У меня было аттестационное занятие на первом курсе, семинар по политологии. Все подготовились и старательно зачитывали мне доклады и рефераты, скаченные из Интернета или списанные из учебника. Тема - государство. Молодые люди 92-го и некоторые даже 93-го года рождения, советским строем не «испорченные». Поколение, рожденное в новой России.
Во время выступлений студенты путались в словах, произнося вместо «анахронизм» - «анархизм», «деструкцию» вместо «инструкции» и даже «электрический» вместо «электоральный»! Последнее, очевидно, произошло потому, что в тексте было сокращение и юноша, читающий текст (может быть, занятый у кого-то в спешке перед занятием), не сориентировался. Честно говоря, такие запинки даже слегка разряжали обстановку, доклады были невыносимо нудные, да и чтецы не очень искусные. Я привычно поправляла, привычно разъясняла и отчаянно скучала. Устраивать дискуссию или обсуждение опасалась: нужно было дать возможность всем «выговориться» для аттестации. Группу я знала плохо, читала только лекции, семинар вела вместо заболевшей коллеги. Собравшись, я вслушалась в очередной доклад, который читала очень хорошая девочка-отличница, умница и красавица. От старательности она даже покусывала прядку волос, выкрашенных в «радикально черный цвет» и отливающих на ярком апрельском солнце свежей зеленью.
«Главная задача любого государства, - старательно выговаривала студентка, - забота о благосостоянии граждан. Государство стремится обеспечить гражданам максимум прав, удовлетворить их материальные и духовные потребности. Граждане обязаны чтить законы...» Я не выдержала.
«Знаете что? - мой преподавательский голос моментально перекрыл начинающийся со скуки шепоток в аудитории, докладчица испугано смолкла, - Жаль, я не помню на память ни одной цитаты из речи Леонида Ильича Брежнева. Очень бы к месту пришлось. Из доклада на любом из съездов, на выбор, они не очень варьировались». Студенты удивленно замерли. Записная красавица, не расстающаяся все занятия со своим мобильником - розовеньким и в стразах - перестала жать кнопки и уставилась на меня тщательно подведенными глазами. Молодой человек, посещающий все мои лекции и занимающийся всегда неотложными делами на них, перестал жевать жвачку и от неожиданности выдул большой пузырь. Братья-туркмены, мирно дремавшие на задней парте, проснулись и испуганно озирались. Подружки на первой парте перестали шептаться «за жизнь» и притихли, неуверенно улыбаясь. Публика была в недоумении.
Я произнесла пылкую речь, из которой следовало, что я не ожидала услышать из уст «поколения свободной России» такой верноподданнический бред. Я, правда, что-то подобное не раз слышала, но это было уж чересчур. Поколение, о котором столько грезили младореформаторы, ради которого, по их словам, все и затевалось и которое должно было стать безусловно демократическим, исходно независимым и в своем свободолюбии несказанно превзойти «совков» типа меня, это поколение повторяет с потрясающей покорностью и исключительным равнодушием самые удивительные благоглупости из учебников и взятых из Интернета текстов. Даже не пытаясь не то чтобы сделать анализ, а хотя бы выразить иронию или несогласие. Хоть в интонации.
Я рассказала притихшим студентам, как на экзамене по политэкономии социализма я получила «хорошо» и лишилась повышенной стипендии, потому что не смогла серьезно произнести, в чем состоит «основной закон социализма», и даже выразила преподавателю свое мнение, что это и не закон вовсе, а благое пожелание. Для тех, кто забыл или вовсе не знал, в учебниках, по которым мы учились в мое время, основной экономический закон коммунистического (социалистического) общества формулировался так: «Достижение полного благосостояния и свободного всестороннего развития всех членов общества в непосредственно общественном порядке непрерывно прогрессирующей производительности общественного труда»1. «Коммунистическое (социалистическое) общество» безо всякого почти различения - это тоже из учебников.
Преподаватель почти час гонял меня по курсу, а потом поставил «4», похвалив за знания («не могу Вас выгнать с «двойкой», даже «три» не могу поставить») и пожурив за недостаточную «убежденность».
«А Вам было не все равно? - прозвучал вопрос с задней парты. - Сказали бы как нужно, и все. Мы тоже не верим ни во что, что написано, даже новости смотрим иногда. Понимаем кое-что. Ну и что? Нам просто все равно. Прочитал - аттестацию получил и свободен». «Свободен от чего?», - спросила я, приняв вызов. «Да от всего», - это подхватил спортсмен, который ни на одной лекции не был и читал свой доклад, спотыкаясь, прибегая даже к «помощи зала», чтобы «разобрать непонятные слова». Он и перепутал, к слову, «электорат» с «электричеством». «Какая разница, что такое государство, что оно там делает или нет, мы все равно ничего изменить не можем. О себе нужно заботиться и о семье, тогда и в государстве все будет хоккей».
«Мои родители радовались перестройке, потом отец потерял работу - он в НИИ работал, был классным специалистом, до сих пор жалеет. Потом мама ушла из школы, подрабатывала, где могла, сейчас в сетевом маркетинге. Отец начал бизнес со своим братом, у них все хорошо даже сейчас. Родители сами всего добились, и у нас с сестрой все будет. Он бегал на митинги, мама говорила, и что это принесло? Не позвал бы его дядя Толя в бизнес, были бы мы сейчас нищие», - это говорит симпатичный молодой человек, посещающий все лекции, отпускавший на них дельные замечания и даже задающий вопросы. «Может быть, если бы митинги были более эффективными, и в бизнес уходить бы не пришлось с любимой работы, и нищета бы не грозила никому?» - это уже я спросила. «Да что от нас зависит, - спортсмен решил, что в дискуссии он сможет реабилитироваться за неудачный доклад и получить вожделенную аттестацию, - ну, не захотели Вы повторить закон социализма, и что? Вот у меня отец на митинги в поддержку Ельцина бегал, до сих пор себе простить не может». «Мы не так уж ничего не понимаем, Анна Владимировна, - защищалась отличница, - мы просто не думаем, что все это - она кивнула на пачку листов перед собой - имеет отношение к нашей жизни. Жизнь, она идет и идет, надо устраиваться, надо работать. Никто нам работу не найдет, кроме родителей и нас самих, не на кого нам надеяться. А протестовать? Вот людей увольняют, они попротестуют, а потом каждый сам или через связи находит себе работу. И все успокаиваются». «А революция - кровь одна, - печально сказала ее соседка, молчаливая симпатичная толстушка, - только себе хуже сделаешь».
Группа вдруг оживилась и одобрительно загудела. Посыпались высказывания, очень похожие на приведенные. Интересно, что кроме отличницы и ее соседки никто из девушек в дискуссии не участвовал, а мальчики втянулись все. Специальность - «информационные технологии», мальчиков много. Я объявила тайм-аут, прослушала оставшиеся доклады - аттестация же - а потом продолжила дискуссию, взяв слово.
Я говорила о революции и ее значении для нашей страны, о тех социально-экономических изменениях, которые революция инициировала, о ее политическом значении в мире и т.п. Говорила о том, что если ты не занимаешься политикой, политика рано или поздно займется тобой, что не иметь убеждений - тоже убеждение, за которое нужно платить, и плата может оказаться не меньше, чем если бы ты сражался за принципы. Это больно, обидно и унизительно - стать удобрением для Истории, даже не попытавшись стать ее творцом. Приводила примеры сопротивления, протестов из сегодняшней жизни. Они слушали, очень внимательно, не шушукаясь и не отводя глаз, не набивая смски под партой и не жуя жвачку. Даже на часы не смотрели.
Они слушали, а я понимала, что мне бесконечно жалко их, которым «не на кого надеяться», так жалко, что я даже не могу злиться на них за равнодушие, за принципиальное отсутствие всяких осмысленных убеждений, даже обычного юношеского максимализма, за стремление приспособиться, «устроиться», за постоянное избегание солидарных действий и конфликтов, которое я не раз наблюдала. Мне их жалко, но не только их. Мне жалко тот шанс, который 25 лет назад упустило мое поколение, большинство которого «ушло в бизнес», приспособилось, «нашло через связи работу и успокоилось». Мне стало стыдно, я почувствовала вину перед этими ребятами за то, что мы, не сумев разобраться в устройстве и потребностях общества, занялись устройством своей собственной жизни, удовлетворением собственных потребностей, лишив наших детей шансов не то что отстоять свои убеждения, а вообще их иметь. И подставили их же будущее под удар.
Пусть так поступили не все, пусть некоторые не отступали, отстаивали интересы людей, в том числе и моих мальчиков и девочек, которые так трогательно слушали мою «неуставную» для рутинного семинара речь. Но даже эти немногие не смогли прорваться к тем, чьи интересы стремились защитить, не смогли привлечь их на свою сторону, спасти не только от нищеты и бесправия, но и от равнодушия и апатии.
В начале 90-х популярны были рассуждения о том, что Моисей 40 лет водил евреев по пустыне, чтобы вымерло поколение, помнящее рабство. Вот, мол, и нам бы нужно водить народ по пустыне 40 лет, чтобы выветрилась из сознания память о «совковом рабстве», чтобы выросло подлинно свободное поколение, которое и построит подлинно демократическое общество. Нас водят (или мы бродим?) 20 лет, но я не берусь сказать с достаточной уверенностью, что будут повторять дети моих студентов через 20-25 лет. Учитывая сегодняшние тенденции развития экономики и социальной сферы, можно опасаться, что вопросы выживания для детей моих студентов будут не менее, если не более актуальны, чем для их родителей. Вполне возможно, что эти вопросы станут для них намного актуальнее, чем свобода и демократия.
Мне могут возразить, что я возвожу напраслину на целое поколение или, что я необоснованно обобщаю. Во-первых, это не причитания «что за молодежь пошла», это обобщение многолетних наблюдений, которые подтверждались самыми разными исследованиями. Я, например, часто замечала в исследованиях, что люди старшего поколения (старше 60 лет) во многих отношениях прогрессивней молодых (моложе 30 лет). Прежде всего, у них есть убеждения, есть политические взгляды. У них более отчетливые и человечные идеи о социальной справедливости, более эгалитарные представления о распределении ролей в браке, даже более романтичные! Во-вторых, я прекрасно понимаю, что в сегодняшнем раздробленном и разобщенном российском обществе обобщения типа «социальный слой», «поколение», даже привычные «рабочий класс», «интеллигенция» - абстрактны и часто даже неправомерны. Слишком велико имущественное неравенство между представителями одной профессии, между социальными группами и даже внутри них, между жителями разных регионов и даже городов в одном регионе. Общество распадается на социальные группки-атомы, которые разбегаются все дальше в социальном пространстве, теряя экономическую, социальную и культурную общность.
Встречала я совсем других молодых людей - карьерных, с твердыми убеждениями (что каждый делает себя сам в конкурентной борьбе и - одновременно - что сейчас все дороги открыты). Такие молодые люди напали на меня как-то на семинаре по вопросам образования в Санкт-Петербургском филиале государственного университета Высшая школа экономики (ГУ ВШЭ). Они защищали ЕГЭ, бакалавриат, с восхищением говорили о преимуществах, которые дает им современная реформа образования. Преимущества эти сводились в основном к возможности стажироваться, учиться и работать в зарубежных вузах. Я не сомневаюсь, что они начитаны, активны и явно имеют убеждения. Насчет их озабоченности демократией и свободой для всех у меня тоже сомнений нет - этим они не озабочены. Это то же самое стремление «найти работу через связи и успокоиться», только вместо связей тут фигурируют «способности, профессия и квалификация», да и доминирующей идеологии такие «убеждения» больше созвучны. От моих студентов студенты «Вышки» далеки, как звезды в галактике. Хотя, по сути, такие же. Встречала я и политизированных молодых людей 17-20 лет, но их не то, что в группу, в группку не соберешь. Их взгляды настолько разнообразны, что каждый - сам себе направление, сам себе партия. Да и их так мало, что они даже не разбавляют свое поколение. И от моих студентов, и от студентов ГУ ВШЭ они далеки, говоря слова поэта, как «беззаконная комета в кругу расчисленном светил».
Если упрек в моих рассуждениях и есть, то это упрек старшим поколениям, а не молодым. Мы уже потеряли 20 лет. И если не научимся говорить со всеми сегодняшними молодыми или, по крайней мере, с большинством, потеряем еще 20. Но самой страшной и недопустимой нашей потерей будут не годы - люди. Мои студенты получили аттестацию (почти все), но это не то, что они по-настоящему от меня (и от нас) должны были бы ожидать.
