В этом году в России закрывается большинство сельских больниц. Такого не было со времен немецкой оккупации.
- Давным-давно, когда у нас в городе еще был роддом…
Мария Михайловна Соколова из города Епифани Тульской области – медработник на пенсии. Первым ее местом работы был именно городской роддом, закрытый еще в 80-е годы. Последним местом стало отделение «сестринского ухода» в Епифанской больнице - это некий вариант дома престарелых для одиноких и не слишком здоровых стариков. Уходя оттуда, она взяла жить к себе в дом постоянную пациентку этого отделения Любу – 60-летняя женщина, когда-то крепко запивавшая, постоянно ссорилась с больничным начальством, и ее выписали.
В Епифанской больнице, между тем, помимо «сестринского», осталось только терапевтическое отделение. Была и хирургия, и стоматология, и офтальмология – все исчезло за последние 20 лет. А этой осенью, возможно, не станет и самой больницы. «Куда возить? – А в район, в Кимовск, - поясняет Мария Михайловна. – Только по экстренным поводам «скорая» не доедет, видели же наши дороги!»
Дороги и вправду впечатляющие. Как рассказывают епифанцы, в один из поселков неподалеку от городка недавно не доехала «пожарка» - в результате дом, который можно было бы спасти при хороших дорогах, выгорел дотла. Не деревянный, шлакоблочный – такой, как после лесных пожаров построили в сгоревших деревнях Рязанщины и Нижегородчины, надеясь, что уж они-то до конца гореть не будут. Кстати, «скорая» может не доехать еще и из-за нехватки топлива – в Тульской области бензиновый кризис дан в ощущениях, на очень многих заправках просто нет горючего.
Если больница закроется, город приобретет отличное прочное здание на центральной площади Епифани, рядом с реставрирующимся собором. Старое крыло – бывшие присутственные места еще царской постройки, новое появилось в 1970-е годы. Железобетонные перекрытия. Комиссия из райздрава каждый раз хвалит больницу за ухоженный вид, но неизменно обещает закрыть.
При этом Епифань потеряет несколько десятков скудных, но бюджетных рабочих мест. А главное – уйдет ощущение города, места, приспособленного для жизни по хоть сколько-нибудь современным стандартам. «Роддом закрыли – и детей у нас почти не стало, хоть и раньше было мало, - вспоминает Соколова. – Теперь вот больницу закроют, и стариков не останется, вымрут. Кладбище, кстати, у нас за последние годы очень расширилось».
Когда-то в Тульской области была совсем другая жизнь, а больницы не закрывались, а строились. В соседнем с Епифанью Богородицком районе есть поселок городского типа Бегичевский, центр небольшого «куста» подобных же поселков вокруг крупной когда-то шахты. На громадном, впору областному центру, здании Дома культуры, на фундаментальном магазине с колоннами и надписью «Продовольственный» на фронтоне – выбиты годы постройки, всё сплошь начало 1950-х.
«О, тогда было хорошо. Была шахта – была жизнь, теперь нет шахты – нет ничего», - почти что слово в слово повторяют и врачи, и нянечки, и пациенты Бегичевской больницы. Она совершенно не похожа на Епифанскую, что находится в 20 километрах от нее: беленые одноэтажные корпуса расположены живописно и с размахом – ни дать ни взять, барская усадьба. В ограде – гипсовые статуи, они-то и помогают понять, что всё это постройки не дореволюционные, а вполне «сталинские». У главного входа – символический ныне белый медведь. К корпусам больницы он повернут задом.
Сейчас, когда с закрытия шахт Подмосковного буроугольного бассейна прошло уже больше 10 лет, сам Бегичевский еще выглядит живым (хотя и весьма запущенным) населенным пунктам, а вот его «пригороды» уже совсем напоминают постъядерную «зону». Скажем, поселок Красницкий встречает въезжающих рядами двухэтажек, в которых на всю улицу найдется с десяток небитых окон. За мрачными руинами есть обитаемые домики и – по странному стечению обстоятельств – отделение почты с новенькой вывеской. В развалинах же, кажется, есть какая-то жизнь – но насколько она разумна, лучше не думать.
Больницу в Бегичевском – прекрасный живописный комплекс, где тоже когда-то было и хирургическое, и терапевтическое отделение – тоже закрывают этой осенью. По крайней мере, так обещают вышестоящие товарищи из района. От этого невесело всем – и сёстрам единственного оставшегося в больнице «сестринского» отделения, и пациенткам. «Скажите, а город Одоев далеко от Богородицка? – спрашивает Ольга Ивановна, самая улыбчивая и живая, но с детства не ходячая пациентка больницы. – У меня здесь брат, ему трудно будет меня навещать, если увезут за 200 километров…»
Зачем и кому понадобилось закрывать больницу – в Бегичевском точно не знает никто. Но уже заранее смирились со своей участью. Ничего не поделаешь, раз шахта закрылась, всё закроется.
Почти о том же думают и говорят в еще одном поселке неподалеку – Новольвовском, Кимовского района. Тамошняя больница – даже не усадьба, а настоящий дворец, тоже сталинской архитектуры. Внутри – 4-метровые потолки, «вечная» плитка, колонны и дворцового размаха лестница на второй этаж. Здесь пока еще осталась «терапия», а вот операционная из хирургического отделения уже переквалифицирована в подсобку. Можно было бы устроить палату, - говорит старшая медсестра Тамара, - но кафель, которым по хирургическим стандартам облицованы стены, такой холодный, что даже со стеклопакетами зимой не согреешься. Современному сельскому здравоохранению не нужны операционные, не нужно и глазное отделение, которое когда-то было на втором этаже дворца. И роддом, опять же, не нужен – рожениц не хватает даже на районную больницу.
Все упомянутые медицинские учреждения – а также еще несколько домов престарелых, а также районная (!) больница Кимовска сейчас – уже в этом году – могут быть закрыты в ходе «оптимизации» здравоохранения. Это с трудом укладывается в голову, но это необходимо понять. Только в двух соседних районах под сокращение, вероятно, попадут не менее полутора сотен врачей и медсестер, пациентов же – в основном это бабушки и дедушки – сконцентрируют в более крупных больницах и домах престарелых.
Если два последние десятилетия здравоохранение в бывших шахтерских районах Тульской области (как и по всей стране) усыхало, то сейчас оно полностью атрофируется. И это убивает надежду на сколько-нибудь простое возрождение российского села. «Кастрированную» до состояния дома престарелых больницу можно относительно малой кровью вернуть в полноценное состояние – закрытую больницу нужно организовывать с нуля, а это в наше время практически нереально.
- До последнего времени у нас только один раз уничтожали больницу: в войну, когда фашисты отбомбились по старому больничному зданию, - вспоминает рассказы родителей Мария Михайловна из Епифани.
То, что принято называть «распадом советских хозяйственных связей», оказалось еще не самым страшным бедствием для российской провинции. Страшнее была своеобразная «глобализация» и рыночные отношения. Жизнь стремительно утекает из глубинки, в первую очередь, потому что в общероссийском масштабе сразу целые регионы и отрасли промышленности оказались попросту неэффективными. В этом Россия ничем не отличается от, скажем, Великобритании, где процесс закрытия шахт 30 лет назад был крайне социально болезненным; от Германии, где Рурская долина из лидера экономики надолго превратилась в аутсайдера.
Подмосковный буроугольный бассейн, частью которого и являются заброшенные ныне шахты Тульской области, был известен с конца XVIII века, но самый яркий период в его истории был связан именно с советскими годами. План ГОЭЛРО в своей изначальной версии предусматривал не совсем ту монструозную ЕЭС России, которая была построена в итоге, а куда более «горизонтальную», сетевую структуру. В основе этой сети должны были лежать сравнительно небольшие по масштабам электростанции, работавшие на доступном в данном регионе сырье (ГЭС мощностью до 100 МВт, тепловые электростанции на торфе и разных видах угля). Бурые угли Подмосковного бассейна, неинтересные металлургам и железнодорожникам из-за недостаточной калорийности, использовались именно на таких, регионального масштаба, электростанциях.
Экономику бурого угля, однако, убил природный газ. Когда его подвели к питавшимся ранее бурым углем электростанциям, энергия стала дешевле – зато мало-помалу пропала работа у огромного количества людей. И шахтерские поселки уже десятилетие неумолимо пустеют – из облупившихся стен вылезает дранка, а целых окон в бывших благоустроенных домах передовиков уже толком не осталось. Кстати, это тот редкий случай, когда жизнь покидает поселки с магистральным газом, с пока еще работающими школами и больницами, с торговой сетью и какими – никакими, но асфальтированными дорогами.
Что можно с этим сделать – не до конца понятно. По крайней мере, чиновники из администраций Бегичевского, Епифани и Новольвовского выхода из положения не знают. «Мы прилагаем все усилия, чтобы сохранить больницу, но что поделаешь, если у нас депопуляция», - таков наиболее распространенный ответ на любые вопросы по поводу сворачивания «социалки» в некогда богатом, но внезапно вымершем регионе. Между тем очевидно, что решать надо не медицинскую или образовательную проблему по отдельности – а общую проблему возвращения жизни, развития целых регионов, ставших внезапно неконкурентоспособными на российском «рынке».
Говоря о шахтерских районах Тульской области, можно вспомнить, что до начала индустриализации региона его основной «специализацией» была аграрная. В Епифани, например, с начала XIX века и до революции 1917 года проходила ежегодная ярмарка, одна из известнейших в центральной России. В окрестных уездах процветали почти все виды земледелия, включая садоводство, а «изюминкой» епифанской ярмарки был мёд. Именно от тех времен в городке остались крепкие кирпичные здания присутственных мест и гимназии, огромная площадь и под стать ей гигантский Никольский собор: ярмарка была многолюдной и достаточно прибыльной.
Сейчас черноземы и серые лесные почвы в Тульской области остались теми же – «воткни в землю палку, она прорастет». При должном уходе неленивые хозяева ухитряются успешно жить исключительно своим огородом. У отставной медсестры Марии Михайловны – полгектара картошки и еще гектар огорода; к этому участку, вскопанному и удобренному как по линейке, не придрался бы и европейский фермер. Работает она сама, ее сын и подруга Люба, та самая, которую она приютила у себя. Выход «готовой продукции» таков: в неурожайный год хватает только на себя, в урожайный картошку, огурцы и помидоры можно продавать. Прошлый год выдался неурожайным, но картошка на столе до сих пор своя, как и соленые огурцы с хреном.
Казалось бы, при наличии работающей инфраструктуры, оставшейся от закрытых шахт, и уникальных черноземов в Тульской области можно было бы организовать великолепные фермерские хозяйства, агрохолдинги. Именно так поступили в соседней Орловской области. Можно действовать по-другому – развивать новые, востребованные виды промышленности, превратить бывший шахтный район в новый индустриальный кластер – так сделали недавно в Калужской области. Наконец, можно попробовать возродить, несмотря ни на что, буроугольную индустрию – ведь делают же проекты возрождения даже для торфяной отрасли, которая находится в еще большем упадке. В начале мая в Тверской области обсуждались разные варианты возрождения торфяных хозяйств, а частью они (как и обслуживающая их Кувшиновская узкоколейная железная дорога) уже развиваются и ищут инвесторов для участия в бизнесе.
Если же не делать ничего – вполне комфортабельные пока еще поселки и целые районы – отремонтируй и живи! – медленно, но верно превратятся в пустыню. А государство этому никак не помешает – наоборот, сейчас оно с наслаждением топит «неэффективных», опустынивая целые волости и уезды с тысячелетней иногда историей. И люди, кажется, начинают понимать эту простую вещь: в каждой из больниц сотрудники, вздыхая, говорили, что они, видимо, властям не нужны. Как и их пациенты.
Пока что у провинциальной России еще теплится надежда на Москву. Но и эта надежда – с каждым годом всё слабее.
***
«Они там понапридумывали, а мы тут живи…»
Реорганизация здравоохранения оборачивается уничтожением деревень
Александр Калинин 23.05.2011
Как безнадежно больной до конца верит в чудо-доктора, который его исцелит, так и всякая сельская больница верит в спонсора, который спасет ее от надвигающейся гибели.
В каждом российском селе вам расскажут историю, что не дальше как в соседнем районе живет богатый человек, который на свои деньги построил и содержит сельскую участковую больницу. История эта не более чем легенда. Но она живет и греет сердца медиков, униженных нищенскими зарплатами, обреченных на сумасшедшую гонку, обман и приписки неразумными нормативами и тарифами и, в конце концов, на сокращение, увольнение и безработицу.
Участковая больница села Шилово Ефремовского района Тульской области с 1 июля уже прекратит свое существование. Вместо нее будет амбулатория. Больница же, лишившись стационарного отделения и половины персонала, превратится в подразделение центральной районной больницы.
Впрочем, она давно уже перестала выполнять свое изначальное предназначение. Большинство коек отданы «социальным бабушкам» - престарелым людям, у которых либо нет родственников, либо есть, но не хотят за ними ухаживать. Даже если бабушек и не было, койки все равно пустовали бы, потому что лечить и некого и нечем. Бабушками надеялись спасти саму больницу. Но приехавшая из Тулы комиссия областного департамента здравоохранения распорядилась признать такое использование коек нецелевым, бабушек, а иные жили здесь годами, переселить в ночлежки социального обеспечения, а больницу закрыть.
Наталья Литвин, главный врач Шиловской больницы, воспитавшая за 23 года сплоченный медколлектив, сегодня, как клушка, пытается спасти свой выводок, но в отличие от глупой птицы понимает, что сделать этого не сможет. Тому есть много причин. И народу в округе убавилось. И оборудование устарело. И здание обветшало.
Но основной причиной бедствия является нынешний принцип финансирования лечебных учреждений, который, главным образом, и вынуждает их закрываться.
До недавнего времени существовали три источника, три составляющих части бюджета сельской больницы. «Социальные бабушки», которые теперь уже не в счет. Бюджет района, доля которого год от года сокращается и в будущем году обещает исчезнуть вслед за бабушками. И Фонд обязательного медицинского страхования – сокращенно ФОМС.
Так вот, согласно тарифам ФОМСа, один обратившийся за врачебной помощью человек приносит больнице 132 рубля. Если его госпитализировать, то это еще 900 рублей в день. В больнице четыре терапевтические стационарные койки и три врача: общей практики, она же главный врач; педиатр – четверть ставки, стоматолог – полставки. Эти три специалиста должны обеспечить зарплату не только себе, но и двум медсестрам, фельдшеру, санитарке, водителю, а также содержание двух фельдшерско-акушерских пунктов, которые сами себя обеспечить не могут.
К больнице приписаны 32 населенных пункта с населением около 2 тысяч человек. Ровно на ставку врача общей практики. По тарифам больница должна принимать от 20 до 25 человек в день. В год получается около 4 тысяч. То есть каждый житель должен обратиться за помощью минимум раз в полгода. А хорошо бы чаще. Чем больше обращений, тем полнее бюджет. Чем больнее население, тем лучше для больницы. Здоровый человек медицине невыгоден. Этот алгоритм задан тарифами медстраха.
Идем дальше. Фельдшеру дан годовой госзаказ в 500 посещений. Каждое оценивается в 65 рублей. В год получается 30 тысяч. Тогда как на содержание ФАПа требуется 15 тысяч рублей ежемесячно. Разбейся фельдшер в доску, свое содержание он не обеспечит.
Эти тарифы едины как для села, так и для города. Здравоохранение настраивают на то, что оно должно быть самоокупаемо. Но оно не может быть самоокупаемо априори, потому как по Конституции каждый гражданин РФ имеет право на бесплатную медицинскую помощь в государственных и муниципальных учреждениях здравоохранения. Образовавшиеся ножницы между реальными доходами и реальными расходами вынуждает медиков выкручиваться. Как? Самим идти к своим потенциальным пациентам. А проще взять карточку больного и вписать в нее фиктивное обращение. Или фиктивно же «положить» его в стационар.
- Во время недавней проверки все четыре койки стационара Шиловской больницы были пусты, даже белье на них было не помято, тогда как по документам на них лежали больные, - говорит начальница отдела здравоохранения Ефремовского района Нина Дементьева.
Приписками грешат все без исключения лечебные учреждения страны. Чем больше больница, тем больший грех.
В последние годы в больницы буквально повалили люди. Прямо эпидемия какая-то. В Петербурге один горожанин посетил поликлинику 181 раз за год. То есть, ходил как на работу. А многие ходят еще и рука об руку с мертвецами. Как выяснилось, 29 счетов на лечение были выписаны медиками на давно умерших людей. Один из покойников, как выходило по документам, 4 раза посещал стоматолога. Медики так спешат выполнить нереальные нормативы, спущенные им сверху, что дело доходит до казусов. Одной страховой компании пришел счет за… ампутацию головы. Другой – за аборт… у мужчины! В одном из городов вдруг принялись доказывать, что 1163 человека у них заболели холерой. Впору кричать во все горло об эпидемии, объявлять карантин, вызывать медицину катастроф, скорую помощь планеты. Но не было никакой эпидемии, и холера оказалась вымышленной. Так накручивалась зарплата городскому медперсоналу.
Количество приписок посещений, сделанных только одним врачом за один месяц в таганрогской городской поликлинике № 1, составило 64 случая. Количество пациентов, числящихся по документам на больничных койках, в несколько раз превысило людей, фактически находится на лечении в стационаре.
«Нас призывали больше принимать (то есть приписывать) больных, - признается одна из врачей Московской области. - Не забывать направлять их поголовно на УЗИ и анализы крови и мочи. Посещения больных, пришедших на прием первый раз, рекомендовали записывать как вызовы на дом. Сотрудникам посоветовали при медосмотре в школе у каждого ребенка находить какое-либо заболевание: страховые компании за здоровых детей врачам не платят. «Если придраться будет не к чему, пишите – аллергический ринит».
Это подтверждается и признаниями других медиков из других регионов.
«…нас инструктируют во время медосмотра в школе или детском саду ни в коем случае не писать, что ребенок здоров, потому что в этом случае страховая компания выплачивает меньшую сумму, и плюс к этому, нас больше проверяют. Поэтому обязательно нужно к чему-нибудь прицепиться. В то же время нам запрещают направлять детей на рентгенографию, чтобы экономить пленку. Зато можно направить ребенка на рентгеноскопию грудной клетки, при котором он подвергается жесткому излучению.
И все это называется реформой здравоохранения?
Тарифы одинаковы как для городских медиков, так и для сельских. Но если городскому врачу выполнение дневной нормы может дать одна многоподъездная высотка, то у сельского такой лафы нет. Более того, вызов в какую-нибудь отдаленную деревню километров за двадцать по разбитой дороге на разбитой машине может отнять у него полдня. А значит, и изворачиваться, чтобы выполнить «госзаказ», как здесь называют навязанные ФОМСом тарифы, приходится изощреннее. Причем, изворачиваться не для того, чтобы набить собственные карманы, а чтобы не дать умереть с голоду медперсоналу. Именно не умереть.
Потому что жить на те ставки, которые определены существующими минздравовскими тарифами, невозможно: тарифная ставка санитарки 2300 рублей в месяц, медсестры – 3000 рублей.
- У нас есть свой медицинский колледж, но мало кто из выпускников остается в районе, - жалуется главный медик Ефремовского района Нина Дементьева. – Устраиваются в богатые семьи Москвы или Подмосковья нянечками, сиделками, гувернантками, а приезжая, хвастаются перед своими однокурсниками, что получают на порядок больше их.
Так кто же на такую ставку пойдет-то, Нина Георгиевна? Вот сидим мы с санитаркой Шиловской больницы Лилией Бояршиновой и считаем. Да, получает на руки она не 2300, как определено тарифом. До минимального размера в 4733 рубля, ниже которого платить в стране запрещено, ей добавляет районный бюджет. Из этой суммы вычтут подоходный налог в тех же процентах, что и у миллиардеров Прохорова и Абрамовича. Заплатит она за газ, свет, воду полторы тысячи. Купит круп, сахара, соли, мыла, стирального порошка, предметы личной гигиены. Что остается? Ничего. Слава Богу, хлеб в магазине в долг дают. Продавец списочек завел в специальной тетрадочке. Так со следующей получки этот долг отдавать надо.
Посадить бы на этот тариф тех министерских чиновников, которые ополчились на сказавшего им правду в глаза детского доктора Рошаля. Хотя бы на месяц. Больше не выживут. Может, задумались бы, что творят. Не только со здравоохранением. С государством. С народом.
Но нет. Одни прикрываются необходимостью реформирования отрасли. Хотя, что это за реформирование, какие цели преследует и куда ведет, никто из практикующих медиков понять не может. «Они там понапридумывали, а мы тут живи», - говорят. Другие, как броней, прикрываются приказами и инструкциями, которые исходят от этих реформаторов.
- Существуют минздравовские приказы. Есть штатное расписание. Все соблюдается до каждой мелочи. И выплачивается столько, сколько положено, - говорит главный медик Евремовского района. Вот и возьми ее голыми руками.
Я пробую выяснить, каково мнение моей собеседницы по поводу того, что происходит с нашим здравоохранением. Как, впрочем, и с образованием.
Тысячами закрываются сельские школы и больницы. Следом уезжают из деревни последние ее жители. Затем умирают и сами деревни. Мы отступаем, как в войну, оставляя позади все большую территорию. Но в войну эти территории оставлялись врагу. А теперь-то кому? - У нас нет мнения, - сухо обрывает мою патетику Нина Георгиевна. – У нас есть нормативы, которые надо выполнять. Это не обсуждается, это только выполняется.
В районной администрации считают, что все, что делается в здравоохранении, во благо. Да, было время, когда ФАП можно было расположить в любой комнатушке, которую выделит для него колхоз или совхоз. Сейчас другие санитарные правила и нормативы. И если ФАП или больница им не соответствуют, они не лицензируются. А за работу без лицензии полагается штраф в 170 тысяч рублей.
- Зато по региональной программе мы получили такое оборудование, какого никогда не получали за всю историю района, - говорит первый заместитель главы администрации Ефремовского района Владимир Фомин. – Два томографа, несколько искусственных почек, рентгеноборудование – на сотни миллионов рублей.
Правда, признается Владимир Иванович, работать на нем некому, специалистов не хватает.
Мы приехали в администрацию с пока еще главврачом Шиловской участковой больницы Натальей Литвин, чтобы прояснить, что же будет с людьми, которые подпадают под сокращение?
- Все они будут трудоустроены в центральную районную больницу.
От Шилова до райцентра 40 километров. Билет в оба конца на маршрутке стоит около сотни рублей. Считай, большая часть зарплаты уйдет на дорогу. Как предполагается, многие от такого предложение сами откажутся. И тогда будут уволены по собственному желанию.
Придется, видимо, санитарке Бояршиной идти на паперть. Другой работы в деревне нет. Совхозы и колхозы давно развалились. Остались торговля, пекарня, школа, детсад, полиция – все. Места там заняты. Но чиновники, которые сидят сейчас напротив меня, вряд ли войдут в ее положение.
«Сытый голодного не разумеет», - прямо говорю я чиновнице.
Вот, говорю, пройдет время, вы отойдете от дел. Как будут вспоминать о вас люди? Как о тех, кто, закрывая больницы и школы, разрушал деревни, села, страну?
Это задело.
- Да вы знаете, что мой папа, будучи зампредседателя райисполкома, открывал ФАПы, где только возможно, - вспыхнула Нина Георгиевна Дементьева. – Их в ту пору было 58. Я стала доктором и эти ФАПы закрываю. Сейчас их 23. Но через какой-то промежуток времени придет моя дочь и будет открывать их снова.
- Вы в это верите?
- Готова поспорить. Приезжайте лет через пять.
Боюсь, что приехать к тому времени будет уже некуда.
|
