ЛИШНИЕ РУССКИЕ

Версий насчёт причин промиграционных мер властей и шире – «элиты» («властебизнеса») немного. Есть хорошо укоренившаяся в массовом сознании «демографическая» версия («Ну, нет в стране людей, не уродились, разве вы не знаете?», «Работать некому, алкаши одни остались, чё, не так?!») И есть куда менее популярная убеждённость в том, что цель не ослабление давления на экономику кадрового голода, а замещение населения «неудобного» населением «удобным» (например, лояльным или неприхотливым). Таковая убеждённость держится скорее на некоторой политической интуиции, является маркером «крайнего национализма» и постоянно подвергается критике как параноидальное, «заговороискательское» и «невежественное», «не учитывающее объективных факторов».
Даже патриотически ориентированные граждане вынуждены «считаться с реальностью». Как заметила одна сетевая публицистка «меры против нелегальной иммиграции это, конечно, хорошо, но если бы в каждой русской семье было по четверо детей, ничего этого не потребовалось». И таких высказываний более чем достаточно.
Хуже того, при помощи «железного» демографического довода давно и успешно затыкают рты любым критикам сложившегося положения вещей, «у тебя десять детей? нет, ну, и молчи!»
Не отрицая с порога не одну из версий, позволю себе «поделиться своим видением ситуации». Зачем ещё нужен дневник?

Часть 1. Причём тут демография?

Для начала выскажу свои сомнения в объективности «всем известных фактов».
Начнём с главного: существует ли в стране «катастрофическая нехватка рабочих рук», и какова степень этой катастрофичности. Кадровый голод имеет одно свойство: с падением количества работников резко возрастает их «цена». Эффект зафиксирован неоднократно, один из ярких примеров – ситуация, сложившаяся в Средневековой Европе после Великой Чумы, выкосившей в разных странах от половины до трети населения, «заработки поднялись раза в 2-3 по сравнению с началом 14-го века, а кое-где платили одному работнику, как шестерым ранее».
Наблюдаем ли мы что-то подобное? Да, но только в самых локальных масштабах. Есть города и есть профессии, отрасли, фирмы, в которых заработки все «нулевые» годы росли как на дрожжах, но тут надо учитывать, во-первых, приснопамятную недооцененность русского труда, а, во-вторых, значительный удельный вес в этом росте менеджерского (и вообще «конторского») вознаграждения.
Но в целом по России картина далеко не столь радужная. Зарплаты в 3000 рублей, о которых так живо писал Мицгол («Я всегда был удивлён, что некоторые люди могут существовать с заработком даже и менее трёх тысяч рублей в месяц, не совершая при этом политических убийств.») далеко не редкость, за 5000 люди работают полную пятидневку, а заплата в 6000-6500 рубликов, как с удивлением узнали обитатели Интернета в начале 2008 года, считается «нормальной» для квалифицированного рабочего завода «КАМАЗ». Причём, именно о таких цифрах (6000-10000 рублей в месяц) мне рассказывали побывавшие в разных провинциальных русских промышленных центрах.
Многие даже уверенны, что среди работодателей (по крайней мере, в небольших городах) действует негласное соглашение – не поднимать жалование выше определённого уровня, а «слишком добрые» руководители подвергаются обструкции со стороны коллег как разрушители сложившегося порядка вещей. Я думаю, что это ещё не плохой вариант, если подобные соглашения действительно заключались в ходе некоторых собраний, обсуждений, да хотя бы и «сходняков». Страшнее, если циферки в ведомостях установлены «не сговариваясь», так сказать, «коллективным бессознательным среды», слишком уж неприятно выглядел бы при таком раскладе «средний предприниматель».
Да что там говорить, если «работники российского завода "Форд" в результате серии забастовок в 2007 году добились повышения зарплаты на 20% - до 16-24 тыс. руб. в зависимости от квалификации». Работники завода «Форд». Завода «Форд». В результате серии забастовок. Добились заплаты в 600 долларов США. Мы точно не живём в Китае 80-х? Впрочем, это всё «лирика»…
В общем, на лицо значимые признаки если не избытка рабочей силы, то, по крайней мере, такого её количества, которое позволяет удерживать заработные платы на весьма низком уровне. Иными словами, «нестыковочка выходит»: либо заплаты в 5000 рублей либо «жесточайший дефицит рабочих рук». (Впрочем, возможен, конечно, и третий вариант – жесточайший дефицит рабочих рук дешевле 5000 рублей.)
Вспомним так же многочисленные статьи в экономических и публицистических изданиях времён Перестройки, где «демократически ориентированные» авторы с живеньким злорадством называли русские города (в особенности в европейской части страны) трудоизбыточными и предрекали массовую безработицу после закрытия «выпускающих ни кому не нужную продукцию» заводов. С тех пор заводы если не закрылись, то сильно сократили штат.
Найти «русские» регионы, имеющие в той или иной степени избыток трудовых ресурсов, не сложно. Достаточно повнимательнее присмотреться к цифрам средних заплат и структуре занятости в наиболее «депрессивных» «субъектах федерации». Вот, к примеру, уровень доходов в Ивановской области (которую я ещё упомяну).

Немала и цифра официальных безработных – 4232,5 тыс. чел. (и это при том, что соответствующие структуры делают многое, что бы скрыть реальную статистику, к тому же в связи с кризисом число уволенных грозит увеличится в несколько раз). Ещё больше впечатляет цифра досрочно отправленных на пенсию – порядка 10 млн. человек (на фоне этого как-то странно слушать предсказания о грядущем повышении пенсионного срока; люди после пятидесяти и сейчас, оказывается, никому не нужны).
Итак, в России есть, по меньшей мере, серьёзный внутренний резерв, по тем или иным причинам совершенно не востребованный на настоящий момент.
Весьма поучительные примеры, заставляющие ещё больше усомниться в «острейшем дефиците рабочей силы» как в единственной причине сложившегося положения, даёт нам современная история проникновения на нашу землю диаспоральных структур.
Начало массовому проникновению (с использованием занятых ещё в советский период «плацдармов» в административных и прочих структурах) следует, «имхо», отнести к концу 80-х – самому началу 90-х, «эпохе кооперативов» и «присущих последней» рэкета и ранних форм «крышевания». Именно тогда сначала в некоторых, а потом (уже «при Ельцине») едва ли не во всех городах появились сплочённые когорты пришлых дельцов разного уровня и «бригады» столь же неместных уголовников. Где-то они конфликтовали с автохонными «деловыми сообществами», где-то, за слабостью последних, вытесняли прежних хозяев, где-то находили общий язык. Важно другое – их появление можно связать с чем угодно, только не с «нехваткой людей». Когда весь бизнес, скажем, в 50-тысячном городе контролируется ОПГ в 20 бойцов при одном «авторитете», упрекать русских (как это часто делается) в том, что они не нарожали в достаточном количестве собственных бандитов, несколько абсурдно.

Часть 2. Сословное общество и «социальная реконкиста»

На мой взгляд, дело в другом. В т.н. «Период Застоя» был запущен (на сколько можно судить, самопроизвольно) процесс формирования того, что я бы назвал «вторичной сословностью». «Вторичная сословность» парадоксальным образом генерировалась благодаря незначительности большинства межклассовых барьеров в «Застойную эпоху», когда найти себе социальную группу «по душе» и «пустить корни» в ней не составляло особого труда. То есть, возможность свободного перетекания людей из одной страты в другую приводит к аккумуляции в этих стратах людей типически близких. Таким образом, речь идёт не о сословиях в привычном смысле слова – большинство социальных групп такого квазисословного общества не находились между собой в отношениях подчинённости, имели минимальные отличия в уровнях дохода и реальном статусе – а о «ментальных сословиях», различающихся ясно выраженными социопсихологическим обликом, ценностями, бытовой и (что особенно важно) коммуникативной культурой. Фактически, говоря о крупных социальных группах (наподобие технической интеллигенции, промышленных или сельскохозяйственных рабочих и т.д.), мы имеем дело с конвиксиями (только без явного территориального признака), имеющими тенденции к превращению в «социальные субъэтносы» (возможно, именно они несут в перспективе угрозу единству нашей нации, куда более серьёзную, чем всевозможные «русско-сепаратисткие» «областничества» и «Артании»). Понятно, что в последовавший за «Застоем» период «Перестройки» и прочих «реформ», имевшиеся «линии разлома» в обществе стали только глубже (и это притом, что они, в ряде случаев, обессмыслились с экономической точки зрения), но к ним добавились ещё и новые, связанные с материальным, статусным и правовым расслоением общества.
Чуть остановлюсь на утрате, в известном смысле, единства моральных установок, поведенческих стереотипов, бытового уклада. Не знаю насколько достоверны всякого рода штампы наподобие: «в День благодарения американцы едят то-то», «во время карнавала итальянцы танцуют это», «день рождения королевы голландцы встречают так-то», «во время Октоберфеста все немцы пьют пиво», но вероятно, эти обобщения имеют под собой некоторую почву. Про русских нельзя даже сказать в «Новый год они смотрят «Иронию судьбы» и едят “оливье”»; обособление страт на таком уровне, как мне представляется, не сулит нации в целом ничего хорошего (как бы не относился я лично к конкретным обычаям).
Разумеется, найдётся немало тех, кто скажет что-нибудь сакраментальное в духе «мы все такие разные, и это прекрасно». Но реальность накладывает свои ограничения, и если степень такого «не-единства» перейдёт определённую грань – наш мир просто рухнет, погребя под собой всех тех, кто не рванул в «Шереметьево».
В практической плоскости такая «вторичная сословность», по моей версии, приводит, прежде всего, к ограничениям в социальной мобильности тех людей, которые срослись с миром своей «курии». Слишком велики оказываются ментальные, коммуникативные и культурные различия между представителями различных групп; мало похожими выглядят механизмы достижения и поддержания достойного внутригруппового статуса; значительно расходятся списки поощряемых, терпимых и осуждаемых моделей поведения. Как следствие – куча взаимных предрассудков и претензий. Всё это делает крайне затруднительным «просто сменить работу и заняться чем-то другим», менять приходится «всего себя», а это, согласитесь, не то требование, которое стоит предъявлять большинству.
Добавьте к этому то обстоятельство, что профессионально-сословная общность для современного русского является едва ли не единственной по настоящему актуальной, имеющей хоть какое-то значение и наполнение (хотя и они заведомо ущербны, так как не включают элементы самоорганизации и взаимопомощи). Большинство из нас не состоит ни в кланово-родовых, на в политических, ни в конфессиональных, ни в земляческих, ни хотя бы в хоббистких сообществах, членство в которых позволяло бы человеку сохранять самоидентификацию при вынужденной или добровольной «иммиграции» из одной соцниши в другую.

В «спокойные времена» такая сословная обособленность, нежелание менять социальную принадлежность, в целом, не опасны (правда, некоторые неприятные последствия будут и в этом случае).
В период же смены всей структуры общества происходит примерно следующее:
Представьте себе, что волею каких-либо обстоятельств относительно густонаселённая Европейская часть страны внезапно скукожилась до размеров, например, Тверской области (что-то произошло с Земным шариком), но при этом без особой помпы к России отошла, допустим, всплывшая в одночасье и пока безлюдная приличных размеров «Атлантида», где-то в океане. И что: все бросят родные суглинки и рванут на новые земли? Нет, таких будет меньшинство, большая часть будет жить, как жила, и в полглаза присматриваться к тому, что происходит на новоприобретённом континенте, а осваивать его будут или «государевы люди» (и организованные с их помощью переселенцы) или авантюристы и «интернациональный сброд».
Примерно это и произошло с нашим обществом в 80-х – 90-х. Старые социальные ниши были радикально «переформатированы», а то и вовсе разрушены, либо сильно сжались и утратили большую часть своего значения, «переместились вниз». В одночасье возникли, как бы из ниоткуда, новые «социальные пространства» и новые роли (прежде всего связанные с изменением экономического уклада). И освоением наиболее значимых и выгодных из них (при полной поддержке бюрократии) занялся как раз вышеупомянутый «интернациональный сброд» из криминального актива диаспор и тех русских, кто фактически разорвал все связи с обществом, отказался от какой-либо моральной ответственности перед ним. «Новые нерусские» называли их в ту пору со страниц журнала «Наш современник».
Причём, будет неправдой сказать, что «бандитизация» и «дерусификация» зарождающегося бизнеса была чем-то вынужденным и потому – неизбежным. На удивление не мало (после семи-то десятков лет отсутствия частного предпринимательства как такового!) оказалось среди русских тех, кто был готов «попробовать новое». В 1986-м ещё мало кто задумывался о «своём деле», а в 1989-м в СССР уже были десятки тысяч «кооперативных» ларьков, кафе и сортиров, открытых зачастую какими-то вчерашними профоргами, кандидатами наук, недоучившимися студентами, даже диссидентсвующими дворниками. Они не получили ни защиты, ни поддержки.
Среди моих знакомых наберётся пять человек, открывших в начале 90-х «своё дело». Так вот: из пяти в бизнесе остался только один. Остальные кто где: есть довольно успешный менеджер, есть рабочий (и православный многодетный отец по совместительству), есть один офицер и пенсионер. Оставшийся коммерсант крутится, как может и в будущее смотрит без оптимизма: «Они (чиновники) даже деньги брать не хотят, они просто не понимают, что я тут ещё делаю» (впрочем, о чиновниках чуть позже поговорим).
Задачу, которая теперь стоит перед нацией, можно описать как «социальная реконкиста», мы должны подчинить себе новообразованные «социальные территории» (ведь они не чужие, а получены путём «перепланировки» нашего «дома»), а в ряде случаев сократить их «площадь» и уменьшить значимость. Так плавно подошли мы к вопросу, зачем нужно национальное государство.

Часть 3. «Мигранты нужные, как воздух»

Мне можно возразить, что-нибудь в таком роде: «Ну, хорошо, бизнес и прочие новые ниши не освоены русскими, но почему не признать, что не хватает рабочих рук в низкооплачиваемых, непрестижных и социально значимых сферах, что люди просто не идут туда».
Низкооплачиваемые, непрестижные, социально значимые, это какие?
Есть у нас, скажем, немало проблем в образовании. И престиж низкий и зарплата не ахти, но есть ли там мигранты, много ли их? «Запомните, дети, слово “тарелька” пишется без мягкого знака». Уже смешно.
С медициной не благополучно. Проблемы есть и с престижем и с зарплатой. «Нянечка», бывает и четырёх тысяч не получает, а больных на ней несколько десятков, да все не ходячие, да всем «утку» подай. Непрестижней некуда. Претендуют на это место, например, работящие среднеазиатки? Заходил я в больницу недавно – ни одной не видел. Ковыляют от больного к больному безмерно уставшие русские старухи.
Что у нас ещё непрестижно-неплачиваемо-значимого? Вот, оборонка есть. Дни и ночи у мартеновских печей не смыкая очей куют щит Родины для ленивых русских смуглые южане, верите?
Утрирую я, конечно. В конце концов, и списочек «социально значимых» тоже предъявлен.
Обратимся за этим перечнем к высказываниям С. Миронова:

Интерфакс
Спикер Миронов заявляет о необходимости разработать новую концепцию государственной миграционной политики:
«Сегодня в России целые отрасли функционируют только благодаря трудовым мигрантам - такие, как строительство, оптовая и розничная торговля, коммунальные и персональные услуги, общественное питание, муниципальный и общественный транспорт", - считает С.Миронов...»

Фактически всё это отрасли «зачищенные» от русских. Самыми законными в нашей реальности методами – экономическими.
Разберём по пунктам. Для начала

Строительство
Рискну предположить, что СССР оно была одной их самых массовых сфер. Едва ли не в каждом райцентре были свои СМУ, СУ, передвижные строительные колонны. Своё строительство вели предприятия, горисполкомы, колхозы и совхозы, ЖСК и прочие. Примета моего детства – всё время кто-то вселялся в новую квартиру. Родители нескольких моих одноклассников были строителями. К слову, класть плитку и наводить прочий ремонтный шик, тоже находилось кому, о чём я уже писал. Причём, зарплаты на стройке были невелики, что-то вроде рублей 200-250, но по прошествии нескольких лет (обычно от 5 до 10, если не путаю) каменщик или штукатурщица «получали» (на деле - зарабатывали) желанное «своё жильё». Надеюсь, никому из моих читателей не кажется несправедливым столь значительный «бонус»? Правда, частенько, получив квартиру, люди со стройки увольнялись, но вряд ли это было так критично, если уж 10 лет в жару и в холод человек отпахал – значит, значительную часть здоровья и сил отдал, остаток можно ему и сохранить.
Что же произошло? Все эти многочисленные люди «спились и умерли»?
Да нет. Произошли Реформы, которые, в силу одного «технологического» обстоятельства, по строительству ударили сильнее, чем по промышленности. Представим себе завод или фабрику, место труда индустриального рабочего. Это, прежде всего, помещение. Туда можно «приходить», выполнять какие-нибудь немногочисленные и почти неоплачиваемые госзаказы, ждать задержанной зарплаты, общаться с коллегами и т.д. Т.е. это та точка, где можно отчасти сохранить коллектив, а человек может (хоть и не без потерь) остаться профессионалом.
Для строителя место работы – стройплощадка. Не закладывается новых зданий, не привозят материалов – некуда выходить, нечего ждать, увольнение. Для иллюстрации

Ввод в действие жилых домов, тысяча квадратных метров общей площади, значение показателя за год

Эти цифры означают, что строительную отрасль на несколько лет просто уволили почти целиком, она стала не нужна. Прежние кадры разбрелись кто куда, смены не выросло. Не удивительно, что к концу девяностых эта сфера стала возрождаться на чужой рабочей силе («Над удолбанной Москвою в небо лезут леса, турки строят муляжи Святой Руси за полчаса»), с другими менеджерскими кадрами и на иной (и во многом варваризировнной) технологической основе.

Оптовая и розничная торговля
Ну здесь ещё проще. Русских мало того, что вытеснили из этой сферы в пору первых переделов, так ещё и сделали это под одобрение остального общества. Уж как всех типа достали русские продавщицы, «толстые хамоватые стервы с шестимесячной завивкой и золотым кольцом на каждом пальце». Спите спокойно, «жители Багдада», Зульфия вас обслужит. С общественным питанием ситуация примерно та же.

Коммунальные услуги.
Я помню Москву первой половины 80-х. Было не шикарно, принципиально не щеголевато, но в целом чисто. И помню тот же город в 90-93-м: «мусорный ветер, дым из трубы, плач природы, смех сатаны»… Разрушить всю систему, заставить людей бежать из этой сферы сумели даже раньше полномасштабных «реформ» и распада страны. Гавриил Попов, тогдашний мэр, комментируя это обстоятельство, сказал что-то вроде: «Это была политическая должность, главное было не заниматься хозяйством, а удержать столицу под управлением демократов».
В моём родном подмосковном городке в 1996-м вообще всех «коммунальщиков» отправили в неоплачиваемые отпуска, платить было нечем.
Неудивительно, что когда руки до ЖКХ всё же дошли, воссоздавать его начали на новой и такой коррупционно-рентабельной кадровой основе. Никто уже не отрицает, кажется, что «формально» «трудолюбивый мигрант» получает из бюджета 17000-20000 рублей, а на деле – 5000-7000. Что-то около года назад Московское правительство объявило о намерении завести в город ещё четверть миллиона «работников ЖКХ». Вы только умножьте 250 000 на хотя бы 10 000 руб. Сколько умных людей смогут получить «нормальные деньги» и вложить их в недвижимость в «цивилизованных странах»!

Муниципальный и общественный транспорт
Опять же – спад 90-х (это после периода когда, по воспоминания одного ЖЖиста: «Мой отец (к.т.н., гос.награды, изобретения) как-то заметил, что всю жизнь соревнуется в оплате своего труда с водителем автобуса и так ни разу его не догнал.»). И те же слухи, что о дворниках, мол, получают они одни деньги, а «расписываются» за существенно большие.

И так везде, за какую сколько-либо человекоёмкую сферу не возьмёшься, оказывается, что ещё лет 17 назад вполне русские люди (как местные так и нечернозёмная «лимита») там присутствовали в относительно достаточном (на тот период) количестве. Потом несколько лет «разрухи» и «возрождение» на весьма специфических и чуждых, если не криминальных началах.

При этом, возвращаясь к теме «социальной реконкисты», в вышеупомянутых сферах она будет особенно трудна, ибо уже маркированы эти отрасли в народном сознании как «занятые чужими», «с не нашими порядками» и потому опасные. Не любит наш человек этого.
К слову нелюбовь такая – вполне европейская особенность. Это китаец едет за тридевять земель, что бы кланяться там каждому «констеблю», а через лет 30, глядишь, всюду китайские забегаловки и кое-куда «констебли» уже не суются. Европеец убьёт всех местных солдат, а туземным «констеблям» объяснит, кто в доме хозяин и лишь потом торжественно заселится. Сибирь тоже, знаете, присоединяли не столько «охочие люди» сколько вполне действовавшие по воле государевой стрелецкие и казачьи офицеры.

Часть 4. Как встретиться работодателю и работнику?

Кстати, насчёт того, что «невозможно найти русских работников ни за какие деньги»…
Этажом ниже той комнаты, где я пишу свои заметки, есть небольшой полиграфический цех. Ризография, кажется. Работают, преимущественно, женщины возраста 40+. Все русские, все москвички. Образование, как я понимаю, средне-специальное. Зарплата тысяч 15-18. Рублей. В Москве. В наши дни. С их слов это не то что бы «нормальная», но обычная заплата, почти все их знакомые получают столько же или меньше и «другой жизни не знают».
Как их нашли? Да ничего особенного. Директор, немолодой, интернетом не пользующий, зато неплохой человек, ищет работников одним образом: обращается к имеющимся сотрудникам: «поспрошайте, может, есть кто из знакомых?».
Как эти женщины ищут работу, если она им нужна? А так же: обращаются за информацией к друзьям-знакомым. Почему не в кадровые агентства или хотя бы за информацией к газетам вакансий? Ну, насчёт агентств – просто дичатся, думают, там ими не стали бы заниматься. А в газетах недостаточно информации: должность, заплата и географическое положение места работы, а нужно ещё и «что за коллектив», каковы распорядки и обычаи, степень адекватности начальства. А такие сведения может дать только человек, с которым чувствуешь себя принадлежащим к одной социальной «породе», иначе информация будет не точна, критерии-то другие. Всё тот же фактор «ментальных сословий».
Если говорить серьёзно, это – проблема, многие работодатели испытывали и будут испытывать дефицит кадров при отсутствии объективных причин для этого. Это вообще мучительное свойство современной русской жизни – буквально через стенку друг от друга могут находиться «человек, которому надо» и «человек, который нужен» и никогда не встретится. И все новоизобретённые средства коммуникации тут почему-то не помогут. Но, во всяком случае, есть повод быть «хорошим начальником», что бы Вас могли порекомендовать друзьям, а не рассказывали, какое Вы исключительное дерьмо.
Часто достаточно простого уважительного отношения к работникам, что бы не страдать от «текучки» и «отсутствия людей», даже при невысоком уровне вознаграждения. Но вот с этим-то часто дела обстоят не важно.

Часть 5. Русский? Спасибо, нет!

Есть у меня знакомый, шоферит где-то за неплохие деньги, живёт с семьёй в «частной застройке». Прохожу как-то года полтора назад мимо его дома, а он во главе бригады «таджиков» забор возводит каменный. Разговорились. Ну, на заборе жена и тёща настояла, «у всех уже есть, а мы как нищие со штакетником», всё банально. Про бригаду спросил: дешевле? лучше работают?
Как тебе сказать? – ответил приятель – Подешевле, это да. Но главное, они за работу свою держатся, а если что – всегда есть, кому пожаловаться, плохо пашет – заменят. Не надо, в случае чего, самому разбираться.
Он мужик здоровый, работящий, но командовать и «строить» – «не его», ему так легче. Он же не управленец.
Беда в том, что у нас слишком большую часть менеджеров (что в теории значит как раз «управленец»), причём, именно действительных менеджеров по занимаемым должностям, а не «девочек на телефоне», составляют персонажи, для которых управление людьми тоже «не их конёк». Случается, что они неплохо образованы и подготовлены, но власть, организация им не даются и их не интересуют. Они переставляют циферки в «Экселе» и страшно досадуют, когда стоящие за циферками люди действуют не так, как написано в переводных учебниках.
И кабы дело было только в доктринёрстве и недостатке опыта. Если важность создания работоспособных коллективов и стимулирования сотрудников применительно к конторским и торговым служащим постепенно осознаётся работодателями (хотя существующие практики «тим-билдинга» по большей части смешны или тошнотворны), то в вопросах организации и мотивирования промышленных, сельскохозяйственных рабочих или низового персонала бытуют дичайшие предрассудки. Карамзин в XVIII века писал «и крестьянки любить умеют», наш современник при костюме, дипломе и иномарке сомневается в том, что он принадлежит к одному биологическому виду с сантехником. Какое уж там «любить», это же звери! Неспособность организовать рабочих, найти с ними общий язык завоевать уважение и выявить достойных, возведено в принцип, этим гордятся. Социофобия вообще и «быдлофобия» в особенности превратились в знак качества, их принято подчёркивать, уничижительная лексика стала хорошим тоном даже среди людей образованных и вроде бы воспитанных («я пришлю к Вам человечка»).
В результате – «это быдло не хочет работать», а что ещё ожидать?
Что за этим стоит? Вчерашние мальчики из пятиэтажек, обзаведясь счётом в банке и положением, мстят своим сверстникам из рабочих семей за детские щелчки и зуботычины? Или они добились своего положения слишком тяжкими унижениями перед сильными мира и теперь стремятся по максимуму «опустить» других, тех, кто счастливо избежал их «горькой доли» (феномен дедовщины или «тюремной педерастии»)?
Я не знаю ответа на этот вопрос, но мне кажется явление «быдлофобии» «менеджеров среднего звена» и «представителей мидл-класса» ещё ждёт своего исследователя.
Такое сочетание трусливой надменности и организационной, лидерской беспомощности порождает запрос на работника, который «не слишком много о себе мнит». Как многие начальники предпочитают не брать на работу людей старше себя и даже сверстников («уважать не будут»), так появились и те, кто отказывается от услуг даже квалифицированных русских («хорошо быть султаном»).
Где-то лет десять назад моими соседями по даче оказалась семья из Иваново. Ивановская область в то время на свой лад эталонный регион – едва ли не первое место по России снизу, 60% населения ниже уровня бедности. Оттуда не «уезжали», оттуда «бежали» что бы найти хоть какую-то работу и единственным доступным для этой семьи жильём было половина дачного домика в Подмосковье. Мать и сын. Мать, бой-баба формата героинь Ноны Мордюковой торговала китайским шмотьём на рынке. Сын ей помогал, хотя помощь эта была излишней и для него они искали другую работу. С её слов потенциальные работодатели на предложение «пристроить парня» отвечали так:

- Русский, молодой, после армии?! Не-не-не, спасибо. Будет «быковать», «права качать», характер показывать. Не надо!

Справедливости ради надо отметить, что проблемы действительно имеют место быть. Русский сейчас – это часто человек с раненым, точнее «контуженым» самолюбием и последствия этой «контузии» бывают неприятны. Учитывая роль, которую играет в жизни нашего современника работа, можно без преувеличения сказать, что будущее нации в руках разноуровневых начальников. Именно от них зависит, смогут ли миллионы людей, «пройдя курс трудовой реабилитации» (что совершенно не означает «сюсюканья» и право бездельничать и гнать брак), «распрямить спину», почувствовать себя нужными и уважаемыми, а значит получить стимул вести себя достойнее и обустраивать свой мир. Окажись наша самоназванная «элита» способной принять такой вызов, это могло превратить её в элиту настоящую….

Начало нынешнему положению вещей, по моему убеждению, было положено не вчера и даже не в «Перестройку». Ещё в период «Застоя» доминирующим в среде руководителей стал типаж управленца-диспетчера на «тёплом месте», сменивший харизматика-патерналиста. Эта генерация «конторских крыс» куда больше ценила комфорт и тогдашние разновидности «административной ренты», сопутствующие высокой должности, чем возможность делать «большое дело», быть «генералом производства». Уважением и авторитетов в коллективах они не пользовались и к нему не стремились, куда выше ценя расположение «нужных людей» и всякого рода «блат». Мещане во власти.
Добавим к этому ещё набор мифов о то ли наступающей то ли наступившей постиндустриальной эпохе, которые живы в сознании многих отечественных клерков. Что хочет сказать очередной офисный сиделец, когда пишет что-то вроде «мы живём в бла-бла-бла новом мире, где в цене товара собственно расходы на производство и доставку составляют 10%, а остальное это технологи, дизайн, труд менеджеров и маркетологов, готовность людей платить за бренд»? Да ещё делая из этого вывод, что «в наше время остались только «белые воротнички» и обслуга»? Что, если рабочий где-то в КНР почему-то не сделает для него мобильник, а лондонские менеджеры, американские финансисты и японские инженеры свою работу выполнят, то 90% мобильника будут наличествовать? Во-первых, он демонстрирует, как минимум, специфическую узость сознания (или сосредоточенность на высокотехнологичных фетишах), ибо такое формирование цены свойственно скорее компьютерной технике и всяким «модным гаджетам» и «мультимидийным центрам», уже цена стула, на котором он сидит, и бутерброда в его руке имеет другие пропорции составляющих. Во-вторых, таким «постидустриал» виделся скорее в начале 90-х, когда открытие рынка труда Юго-Восточной Азии, в купе со снижением стоимости перевозок, привело многих к уверенности, что найден неисчерпаемый источник сколь угодно квалифицированной рабочей силы, готовой «пахать» за сколь угодно малые деньги. С тех пор кое-что произошло: неисчерпаемость действительно квалифицированной рабочей силы оказалась сильно преувеличенной, а её готовность работать за плошку риса осталась в прошлом. Но у нас так всегда: что ни «западно-мыслящий» человек, то собиратель «идейного сэконд-хенда». В-третьих, «постидустриал» это не геологический период, вроде ордовика или докембрия, который хочешь-не хочешь сам настанет. Это своего рода «золотая медаль», которая достаётся далеко не всем странам и экономикам. Россия в число медалистов не вошла, соответственно, не наступил и «дивный новый мир» для российского управленца или специалиста (и вряд ли настанет, в послекризисную эпоху будут другие тренды); смотреть на происходящее глазами обитателей Лондонского Сити, Уолл-стрит или Кремневой Долины у них нет никаких оснований.
На всех этих «постиндустриальных» заморочках не стоило бы останавливаться, если бы не одно обстоятельство: в нашей странной реальности понимание того, что слесарь или токарь – это не нахлебник и не неудачник, а источник прибыли, сохранилось, кажется, только у менеджеров АвтоВАЗа. И значит, неумно воспринимать рабочих как дебилов и пьяниц, которые не смогли «получить приличное образование и найти себе нормальную работу». Ибо это ресурс, к нему надо относиться рачительно.

Как следствие всего выше перечисленного, произошла смена типа эксплуатации работников наёмным менеджментом и работодателями. Теперь это не организация, обучение и «отладка» коллективов специалистов, а покупка услуг. В идеале вообще разовых, работник как патрон в стволе, система «выстрелил – забыл». То что «стреляная гильза» выбрасывается на улицы твоего же города – ерунда, «у этой страны нет будущего».
Посему нужно критически воспринимать цифры «недостачи» рабочих рук в стране. Года два с лишним назад слышал по «Бизнес FM» что-то типа: «все усилия властей по регулированию миграционной политики разбиваются о потребность среднего класса в дешёвом труде» (тогда обсуждались меры по упорядочению миграции, явно не запретительного свойства, но СМИ всполошились, а Путина упрекали в «разжигании» и «потакании фашизму»). Для установившейся во многих секторах экономики модели взаимоотношений с работником неприемлемой оказывается не та или иная система регулирования миграционных потоков, а сама способность кого бы то ни было ограничивать их.
Теперь я понимаю, почему в близлежащем супермаркете порой немного усталые и чуть раздражённые русские тётки, заменяются на бригаду шустрых «монголок», которые бегут за «кент-только-четвёрка» (какое счастье, что я не знаю что это такое) если этой «четвёрки» не оказалось на кассе, быстро и без укора в газах. Очень удобно.

С познезастойным управленцем нынешнего роднит ещё и равнодушие к власти. Ему не страшно и даже не дискомфортно получать прибавочную стоимость от труда чужаков, видя, что настоящими их руководителями являются совсем другие люди. Наша «элита» опасна не столько злонамеренностью, сколько слепотой и стратегической безмозглостью (даже в вопросах планирования сохранения собственного положения).

Часть 6. Коррупция

Часть 7. Зачем нужно национальное государство?