О смышленности дезертиров

Вот Гоблин недоумевает: «Идёт война, Александр Исаевич Солженицын на фронте, в рядах сражающейся армии. Непосредственно в боях, правда, не участвует, и даже к нему на фронт приезжает жена - пожить немного, подкормиться, но речь не про это. Александр Исаевич регулярно пишет письма своим товарищам в тыл. В своих письмах с фронта Александр Исаевич отважно рвёт покровы: в меру собственного (безусловно, глубокого) понимания критикует действия верховного командования и лично Сталина. Александру Исаевичу доподлинно известно, что все письма с фронта проходят через военную цензуру. Об этом знают все, данную информацию регулярно доводят до сведения солдат - не болтай, идёт война. Но Александр Исаевич спокойно рвёт покровы и рассылает спам с разоблачениями.

Следует отметить, что ни один из адресатов никогда не выражал никакого согласия по поводу написанного Солженицыным. Некоторые, как гражданин Симонян, впоследствии ставший главным хирургом Советской Армии, в ответных письмах выражали резкое несогласие со взглядами Солженицына. Другие, как гражданин Виткевич, вообще ничего не писали в ответ. Все они знали о том, что военную почту читает военная цензура. Все прекрасно понимали, что подобная переписка влечёт за собой справедливое обвинение в антигосударственной деятельности и как следствие - совершенно заслуженную посадку в лагеря. Причём совсем не в индивидуальном порядке, а в составе группы, замкнутой на автора писем - Александра Исаевича Солженицына. И, судя по всему, им же возглавляемой. А это значит и срок совсем другой.

Таким образом, Александр Исаевич, действуя осознанно и обдуманно, добивался посадки в лагеря самого себя и группы своих товарищей (включая собственную жену), имитируя организацию контрреволюционного заговора - не спросив согласия товарищей и действуя заведомо против их воли. И добился. И не только для себя - кровавый режим дал десятку Виткевичу. Остальным "не повезло" и они остались на свободе, о чём Александр Исаевич горевал на страницах легендарного "Архипелага" и в интервью прессе. Отсюда вопрос. Добивающийся осуждения и посадки ни в чём неповинных товарищей спамер является:

• негодяем;

• предателем;

• великим писателем;

• совестью земли Русской».

Как Гоблину ответили, думаю, понятно, но вопрос остается – зачем Солженицын откровенно провоцировал свой арест?

Вообще-то считается, что законы лучше всего знают следователи, прокуроры и судьи. Это общепринятое заблуждение, но я о нем писать не буду. Хочу обратить ваше внимание только на то, что есть люди, которые за плохое знание законов расплачиваются гораздо дороже, чем юристы. Это преступники. Им, так сказать, профессионально, не хуже судей надо знать те статьи Уголовного Кодекса, по которым они совершают преступление. И многие из преступников такими знатоками и являются. Это потом, уже осужденные, они изображают из себя пушистых овечек, которых якобы следователь заставил оклеветать себя. На самом деле они, как правило, прекрасно понимали, что они делают, и в чем была их выгода поступить так, а не иначе. И уж совершенные чудеса выдумки преступники проявляют, когда надо спасти свои поганые жизни.

Теперь вспомните (если вы читали) бестселлер А. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», с которого опущенный в лагерях Солженицын, подключившись к антисталинской кампании Хрущева, начал свою карьеру клеветника.

В повести главный герой Иван Денисович, якобы, бежал из плена и его, «глупого крестьянина», следователь заставил оговорить себя в шпионаже. Вот, якобы, Иван Денисович и заявил трибуналу, что он «шел с заданием» от немцев, а какое это задание, дескать, ни он, ни следователь придумать не смогли. Остается ужасаться тому, какой был произвол при Сталине.

Та же песня звучит и из уст главного героя фильма «Холодное лето 53-го», да и во многих других произведениях. Причем, исходное положение для этого вроде бы имеется: в ходе войны с фронта в лагеря попадали в основном только осужденные за шпионаж. И таких было много.

С одной стороны, такая перестраховка советских органов безопасности была вызвана принципами ведения разведки немцами. Они засылали к нам в тыл шпионов массово, надеясь, что от кого-нибудь да будет толк. Во-вторых, информационные документы НКВД тех времен предупреждают наших контрразведчиков об исключительной изобретательности немецких разведчиков. К примеру, зная, что мы считаем, что немцев не любят евреи и цыгане, немцы к нам в тыл в качестве разведчиков забрасывали именно евреев и цыган. В качестве шпионов активно использовали коммунистов и политруков. Или сразу на нескольких фронтах было отмечено, что немцы в качестве фронтовых разведчиков используют советских подростков. Эти тогдашние «Идущие вместе» за тогдашние немецкие «сникерсы» и «баунти» легко пробирались в тыл наших войск как сироты, потерявшие родителей, собирали разведданные и сигнальными ракетами вызывали огонь немцев на наши войска. Причем, наиболее выдающиеся «подростки-демократы» успевали сходить в разведку по нескольку десятков раз, награждались немецкими конфетами и вином.

Такой сильный противник делал честь нашим контрразведчикам и они, конечно, пытались немецких шпионов разоблачить, так сказать, «с запасом», а если реальных шпионов не было, то негодяи в органах контрразведки, прокуратуре и трибунале наверняка не гнушались дела о шпионах сфальсифицировать, хотя за это следователей наказывали шрафбатом. Но это, все же, никак не объясняет, почему масса солдат и офицеров, т.е. людей мужественных по определению, соглашалась признать себя шпионами. И чтобы понять, откуда взялись эти «невинные жертвы сталинизма», надо повнимательнее присмотреться к тогдашнему Уголовному кодексу.

Дело в том, что в мирное время такое преступление как шпионаж по своему наказанию намного превосходило такое преступление как дезертирство. За шпионаж могли расстрелять и расстреливали и в мирное время, а вот за дезертирство (уклонение от призыва) в худшем случае давали 5 лет. Но с началом войны ситуация изменилась - с дезертирами разговор стал очень коротким. Статья 193 «Воинские преступления» упоминает дезертиров два раза. Пункт «г» статьи 193 гласит: «Самовольная отлучка свыше суток является дезертирством и влечет за собой – лишение свободы на срок от пяти до десяти лет, а в военное время – высшую меру наказания с конфискацией имущества». А статья 19622 гласила: «Самовольное оставление поля сражения во время боя… и равно переход на сторону неприятеля, влекут за собой – высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества».

Судьям трибунала и думать не приходилось: дезертир? самовольно оставил поле боя? – к стенке! Однако дезертиров было очень много, и если всех расстреливать, то кто воевать будет? Ведь в тылу уже не только женщины, но и дети стали к станкам, на немцев не всегда патронов хватало. Поэтому дезертиров расстреливали редко и только показательно, только публично и только тогда, когда обстановка на фронте требовала расстрелами остановить панику.

Вот, к примеру, выдержка из спецсообщения Л.П. Берии И.В. Сталину об обстановке в Сталинграде 23 сентября 1942 г. : «Сегодня во время наступательного прорыва противника две роты 13-й Гвардейской стр. дивизии дрогнули и начали отступать. Командир одной из этих рот лейтенант Миролюбов также в панике бежал с поля боя, оставив роту. Заградительный отряд 62-й армии задержал отступление подразделений и восстановил положение. Лейтенант Миролюбов расстрелян перед строем. Работник Особого отдела Павлов, проводивший работу в заградотряде 62-й армии, с группой бойцов в 13 человек этого отряда в районе центральной переправы собрал до 400 бойцов различных частей и повел их в бой. Заградительными отрядами 62-й и 64-й армий за сутки задержано 659 человек, из них расстреляно перед строем 7 трусов и 1 членовредитель».

И во всех остальных случаях дезертирства, а их было за войну около 376 тыс., командующий армией (если речь шла о солдатах и сержантах), либо командующий фронтом или Верховный главнокомандующий (если речь шла об офицерах), отменяли расстрел и заменяли его отправкой на фронт. А с 1942 года – в штрафные роты (солдат и сержантов) или штрафные батальоны (офицеров).

В штрафных подразделениях можно было отличиться в бою, получить ранение или принять смерть. Во всех этих случаях судимость снималась. В штрафные роты и батальоны попадали почти за все преступления – убийства, грабежи, воровство и т.д. Какой бы приговор не был вынесен, а дураков не было давать мерзавцам отсидеть войну в лагере в тылу. Но дезертиры в штрафных подразделениях считались самым поганым боевым материалом – ведь это трусы. Поэтому их часто собирали в отдельные штрафные роты с особо строгим контролем. (Кстати, в эти роты попадали и специфические дезертиры, которые сами себе нанесли ранение, чтобы избежать фронта. Таких называли «самострелы», а в кодированной переписке сокращенно – «с.с.». Поэтому пехота, при виде их, презрительно посмеивалась: вот и нам «эсэсовцев» пригнали!).

Как видите, в любом случае пойманному дезертиру грозила смерть либо сразу перед строем, либо вероятная смерть в штрафной роте. А ведь этот дезертир очень себя любил, очень-очень! Что делать? И эти мерзавцы нашли выход, благодаря знанию Уголовного Кодекса.

Дело в том, что среди воинских преступлений был и шпионаж. Статья 19324 гласила: «Передача иностранным правительствам, неприятельским армиям и контрреволюционным организациям, а равно похищение или собирание с целью передачи сведений о вооруженных силах и об обороноспособности Союза ССР, влекут за собой – лишение свободы на срок не ниже пяти лет с конфискацией имущества или без таковой, а в тех случаях, когда шпионаж вызвал или мог вызвать особо тяжкие последствия для интересов Союза ССР – высшую меру социальной защиты с конфискацией имущества». И вот в этой статье Уголовного Кодекса никаких особенностей для условий военного времени не было. Ограничь любой шпионаж смертной казнью и воспрепятствуешь чистосердечным признаниям реального шпиона или его добровольной явке с повинной.

Вот ушлые дезертиры статьей 19324 и пользовались, чтобы спасти свои вонючие жизни. Они заявляли, что за те дни, когда они отсутствовали в строю, они не от фронта прятались, а попали к немцам и согласились стать шпионами, а вот теперь идут к нам в тыл, чтобы шпионить. Поскольку они еще никаких сведений не сумели собрать, то никакого ущерба Союзу ССР не нанесли, и трибунал хоть на голове может стоять, а по статье 19324 к расстрелу их приговаривать не за что. Наверняка все видели, что это просто дезертиры, но как их отправить в штрафную роту и выдать им оружие? Ведь они признались и утверждают, что служат немцам!

И вот эта категория мерзавцев таким способом уклонялась от войны. Конечно, им давали максимум, что могли дать по тем законам, – 10 лет. Но эти подлецы иваны денисовичи ехали в тыл, а честные люди – в окопы. Порядочные люди гибли, а дрянь выживала в тылу!

Оправдывать армейские и фронтовые СМЕРШИ не за что. Особисты, возможно, радовались, что могут приписать себе и раскрытие шпионажа, т.е. более квалифицированного преступления. А ведь по уму у нас в лагеря с фронта не должно было попадать ни одного человека, поскольку судить «шпионов» надо было по двум статьям – и за шпионаж, и за дезертирство. Ведь они прежде, чем стать шпионами дезертировали и сдались в плен. Но трибуналы, чтобы не отпугнуть от явки с повинной настоящих шпионов, либо, чтобы хоть как-то использовать этих мерзавцев, либо по всем причинам вместе, эту категорию хитрых дезертиров фактически покрывали, осуждая их только по одной статье – за шпионаж. Таким образом трусливые уроды таки добивались своего – пусть и в лагерь, но все же удирали с фронта.

И вот если с позиций этих смышлености преступников посмотреть на уголовное дело Солженицына, то надо, прежде всего, понять, что перед концом войны, когда стало реальным выжить, многих охватил припадок трусости – боялись погибнуть в последних боях. Вот отсюда идет и «антисталинизм» Исаича – накануне планируемого советского наступления ему очень захотелось в тыл! Но под суд и в лагерь Солженицын попасть не планировал, и это надо понять.

Прояснил ситуацию в «Военно-историческом журнале» подельник Солженицына в 60-е годы - хранитель рукописи его «Архипелага ГУЛАГа», бывший власовец Самутин, который отсидел свои 10 лет и достаточно насмотрелся в лагерях на таких, как Солженицын. Самутин дал единственно правдоподобную версию мотивов действия Солженицына – того, чего Солженицын хотел на самом деле, когда писал письма. Ведь Солженицын молчит, за что именно в этих письмах он критиковал Сталина. А все потому, что он в письмах критиковал Сталина, как плохого большевика, – за то, что Сталин связался с капиталистами Черчиллем и Рузвельтом. Солженицын храбро призывал жену и приятелей создать организацию и требовать, чтобы Красная Армия не останавливалась в Берлине, а наступала дальше - до Португалии, чтобы принесла свет коммунизма во всю Европу!

Таких «отчаянных большевиков» на фронте считали благоглупыми идиотами, и не под суд их отдавали, а от греха подальше отсылали в тыловые соединения на восток страны, чтобы придурки не вызвали каких-нибудь конфликтов при встрече с союзниками. И Солженицын именно на это и надеялся - надеялся, что его отправят дослуживать куда-нибудь на Кавказ. Однако пересолил: ему бы надо было писать свой бред только жене, а он, в страхе перед предстоящими боями, не подумал и написал для надежности всем своим знакомым, вызвав у следствия видимость того, что Солженицын создает антисоветскую организацию. Не за сам текст писем, а вот за эту свою попытку создать антисоветскую организацию, Солженицын и отсидел остаток войны в лагерях, а не на Кавказе. Хотя, собственно, отсидел за то, что дезертировал с фронта.