Михаил Борзыкин: песни для «Маршей несогласных».

Дмитрий Волчек: Петербургская рок-группа «Телевизор» еще в годы перестройки прославилась своими антикоммунистическими песнями. Сегодня ее лидера, Михаила Борзыкина, вновь можно увидеть на демонстрациях оппозиции, «Маршах несогласных», а на концертах старые хиты конца 80-х приобретают новое звучание. С Михаилом Борзыкиным встретилась корреспондент Свободы Татьяна Вольтская.

Татьяна Вольтская: Почему так получилось, что сейчас ваши песни приобретают политическое значение и остро к ним вырос интерес?

Михаил Борзыкин: Тут можно сказать однозначное спасибо Кремлю. Дело в том, что я всегда писал песни не под концепцию, а под собственные ощущения. А последние пять лет эти ощущения весьма тревожные, потому что идет стремительное скатывание к тоталитаризму, и я, так или иначе, не смог не прореагировать. Песни пишутся сами собой, но кроме песен я еще поучаствовал в каких-то общественно-политических событиях, сходил на четыре «Марша несогласных», удостоверился в своих выводах, понял, что был прав по поводу ситуации в стране. Я не стремлюсь к политизированности, просто есть болевые пороги, за которыми начинают срабатывать защитные механизмы моего организма. Вот я почувствовал опасность, я написал. Сейчас мы исполняем несколько песен. Песня «Сиди дома», в частности, она о том, почему я хожу на «Марши несогласных».

Людям не всегда понятна моя позиция. Многие люди сейчас пытаются переждать смутное время или вообще его не замечать, дистанцироваться. На мой взгляд, это такая страусиная штука. Собственно об этом в песне и говорится, о том, что ты, конечно, можешь сидеть дома, но потом не спрашивай, почему тебя грабит милиция, почему тебя не обсуживает «Скорая помощь», почему твою бабашку сбивает новый русский на джипе, и никто ему ничего за это не делает. Не надо потом удивляться. Идея того, что это все не политика никакая, это давно уже не политика, это просто изнасилование. Если тебя насилуют, то надо кричать «караул!», что я и делаю, и не надо делать вид, что задница не твоя.

Татьяна Вольтская: Почему так мало людей эту опасность чувствует, как вы считаете?

Михаил Борзыкин: Я думаю, что это советская генетическая инертность, которая страшным грузом повисла в мозгах детей семидесятников, которые сейчас составляют основное, зрелое большинство бизнес-класса, вот этого среднего класса, который образовался. Я все время беседую на эту тему с разными ребятами, которым хорошо сейчас. Не то, что хорошо, но они еще не почувствовали, петух еще не клюнул. Но объяснения все время такие, что стабильность дороже, чем свобода. Генетическая беда. Существует такая гипотеза, что когда в политически активный возраст вступит поколение детей 80-х, ситуация поменяется. Сами семидесятники и их дети привыкли к состоянию застоя на генетическом уровне. Они передают это состояние следующему поколению, и многим комфортно таким образом существовать. А вообще шкурные интересы - это обычная вещь для человечества: отсидеться, подождать, может, они там как-то угомонятся. Конечно, не очень хорошо, а, с другой стороны, ко мне в дом пока еще не пришли, меня еще не трогают, лучше я буду полояльнее, на всякий случай. Трусливый мы народ, если так говорить. Причем, самое главное, что не способны к самоиронии по этому поводу. Вот это главная беда. С другой стороны, я чувствую, что людей готовых в случае чего поддержать, на словах, по крайней мере, их очень много. И с бизнесменами я разговаривал, и со своими однокашниками, занимающими довольно высокие посты, они все в ужасе от того, что происходит, от абсурдности ситуации, от ее неэффективности, экономической, в том числе, для них самих. Но продолжают прогибаться.

Татьяна Вольтская: Но неужели они не понимают, что они прогибаются, прогибаются, а потом все отнимут?

Михаил Борзыкин: За ними придут, придут за всеми, это ясно. Но вот такая у нас короткая память. Вообще, в принципе, информационные технологии и эффективность их влияния в 21-м веке невероятная. Даже на самые стойкие умы. Морок такой информационный, который опустили на страну, он оказывает влияние. Они готовы подождать, потерпеть, проскочить, только бы не было хуже. Вот эта кремлевская идея забита уже в самые недра мозга.

Татьяна Вольтская: Кто-то замечательно сказал, что победил телевизор. Не ваш, а вот этот, который в каждом доме. По-моему, это правда.

Михаил Борзыкин: Я понимаю обычную реакцию слабых мозговых устройств, пожилых людей, для них это характерная реакция. Мне сказали по десяти каналам телевизора, что вот так, я и верю. А когда мои сверстники и люди младше, которые активно ведут бизнес, сталкиваются с этим, они возмущаются ситуацией, но на общий план, на социальный, на политический они это не переносят. Вот тут связка, вот тут простейшая вещь, но люди просто категорически сопротивляются этому пониманию, потому что нужно тогда менять жизнь, тогда нужно вставать на какую-то сторону. Им кажется, что они выше этого, что это грязное дело защищать собственную свободу, что это все демшиза.

Татьяна Вольтская: Что же делать, по-вашему?

Михаил Борзыкин: Наверное, как это обычно бывало на Руси, чем больше людей об этом думает и что-то делает, тем лучше. Я вот тоже как-то в последнее время понял, что музыка это хорошо, позиция внутренняя это все прекрасно, но еще неплохо это демонстрировать в каких-то других формах. Это могут быть даже интервью, выходы на «Марши несогласных» и участие в каких-то политических акциях. Что я и делаю.

Татьяна Вольтская: Вас можно, наверное, отнести к кумирам музыкальным. Как реагируют на ваши тексты, на ваши песни, вы получаете живой отклик, горячий?

Михаил Борзыкин: Реакция публики не однородная. Для многих это такой шоковый эффект производит – какого черта Борзыкин опять борется? Но, в целом, в последнее время я ощущаю все больше понимания в аудитории. А что касается коллег, вот там как раз беда. То есть прикормленная интеллигенция, в том числе и так называемая рок интеллигенция (хотя, навряд ли можно эти две вещи совмещать, ну, скажем, рок элита), ведет себя очень осторожно. За исключением некоторых. Есть приятные исключения. Осторожные стараются не делать резких заявлений, а некоторые просто вписались в обслуживание этого режима. Это очень печально. Я пытаюсь донести и до них какую-то информацию, но очень многие воспринимают мои тревоги как симптомы сумасшествия и фобии.

Татьяна Вольтская: Рок-культура - это культура бунта, культура нон-конформизма. По сути дела, их поведение - это измена самому себе.

Михаил Борзыкин: Да, самому себе. Но, более того, для меня рок-н-ролл всегда ассоциировался с понятием свободы, я об этом везде и всегда говорил. Это, конечно, внутренняя свобода, это свобода поэта от толпы, это свобода от каких-то догм исторических, религиозных и так далее. Там кто-то сказал, что лох человек в молодости должен быть.

Татьяна Вольтская: В смысле, что тот, кто в молодости не был революционером, не имеет сердца, а тот, кто остался им, не имеет ума.

Михаил Борзыкин: Вот я бы поставил под сомнение это выражение. Там смысл такой, что, как многие расхожие истины, если покопаться, то выясняется, что они не глубже тарелки супа. В данном случае, то же мы имеем. Они помудрели. То есть рок элита помудрела, для нее это все мышиная возня, они витают в других сферах, но результатом этого является изнасилование так горячо любимого ими народа, от которого они так долго и успешно подпитывались. То есть свобода не является необходимостью в данной ситуации, а для творческого человека вот этот бунт необходим в том случае, если ты защищаешь что-то сокровенное, то есть существование собственной души. А они начинают переносить акценты в сторону общепринятых религиозных догм, то, что принято называть мудростью.

Татьяна Вольтская: Вера это тоже свобода, на самом-то деле.

Михаил Борзыкин: Если она вера напрямую. А если она, как я тут убеждаюсь, вера через церковь, да еще через нашу русскую православную церковь, которая, на мой взгляд, является какой-то мафиозно-милитаристской организацией в последнее время… Они агрессивные, они не приемлют посторонних точек зрения, они очень нагло ведут себя в последнее время. То есть какая-то грань, за которую человек духовный, наверное, не имеет право переходить. В частности, попытка сродниться с государством, обслужить его, подлизать ему все его заветные места. Вот это очень печально. После этого быть солдатом такой церкви, мне кажется, позор. После этого надо из этой армии увольняться, то есть не увольняться, а убегать из этой армии.

Татьяна Вольтская: Что мы имеем на выходе? В вопросах веры, религии – партизанское состояние, в вопросах политики, культуры – 95 процентов СМИ прокремлевские. Скоро нам снова останется только кухня. Так что же, мы опять на круги своя?

Михаил Борзыкин: Кухня - это не так уж плохо, там всегда бурлила мысль и, в общем, тут основания для социального оптимизма есть. Я даже иногда так думаю, что чем хуже, тем лучше. Как сказал любимый мой солист группы «ПТВП» Никонов: «Пускай свинина подорожает в пятьдесят раз, а сметана в сто, тогда, наконец, это быдло поймет, что происходит и, наконец, задумается». Правильно, наверное. На кухне рождаются многие большие перемены, там они начинаются. Но я, конечно, не знаю, смогу ли я это второй раз пройти спокойно. Мне кажется, что все это произойдет быстрее. То есть крах этого колосса на глиняных ногах произойдет гораздо быстрее. Ведь это все не подкреплено информационной блокадой.

Татьяна Вольтская: Это уже невозможно подкрепить сейчас, в эпоху интернета. Понимаете, у нас ведь все дело обстоит так, что пользователей интернета не очень много. Более того, посмотрите, вот есть такие симптомы, вы наверняка знаете о нападении на Саяну Монгуш, журналистку тувинскую…

Михаил Борзыкин: У меня во дворе убили узбека, который вышел за хлебом, а вот здесь пырнули, в этот же день, ножом еврея.

Татьяна Вольтская: Так вот я о пользователях интернета, что после этого Саяна вытащила около пятисот изречений, которые звучали примерно так: так ей и надо. Это ее убило больше, чем само событие. Информационной блокады нет, и что? Вот эти люди все читают, все видят, они сидят в интернете, и вот так откликаются на такие вещи.

Михаил Борзыкин: Как при любой радиостанции есть куча яростных слушателей, которые постоянно звонят в эфир и ругаются матом в эфире. В интернете таких очень много. Они самые активные, поэтому их видно, а остальные смотрят на эту проблему совершенно по-другому, но никогда не будут писать. Действительно, ничтожная часть. Я не помню, сколько, десять или семь процентов в стране имеют доступ к интернету, но еще из этих семи надо вычесть девяносто девять процентов тех, которые не пытаются там добыть информацию о ситуации. С одной стороны, ни в коем случае, мне кажется, нельзя доверять сведениям ВЦИОМов всевозможных и Левада-Центров. Я удивляюсь, когда серьезные аналитики начинают рассуждать о том, что, вы понимаете, народ же так устроен. Да не устроен он так! Надо триста раз перепроверять эту информацию. Это ему говорят, что он так устроен, и он начинает так устраиваться. Тут обратная связь, во-первых, а, во-вторых, это вранье. Потому что когда встречаешь людей, то за «Единую Россию» - никого, а на выборах такая ситуация. Это мы проходили, что девяносто процентов за Брежнева. Они ничего нового не придумали, подключили только современные средства. Это такие, как я их в песне назвал «неохристочекисты». «Заколотите подвал» - еще одна песня, это как раз мое видение ситуации, что это за люди. Я им придумал термин «неохристочекисты». Она довольно большая получилась, но там есть строчки:

«Какая вера, очнись ты!

Это НЕОХРИСТОЧЕКИСТЫ!

Родина, протри зрачки-то?

Это НЕОХРИСТОЧЕКИСТЫ!».

Заканчивается все:

«Разуй глаза, разуй глаза…..

Не хочу назад, не хочу назад…..»

В конце посыл:

«ЧЕМОДАН-ВОКЗАЛ-СОВОК!!!»

Но посыл там такой:

«Средневековье,

Властелин Колец отдыхает,

Реальность, данная нам в у.е.,

Рулит, зажигает.

Променяли серпы на кресты

Былинники речистые.

Продавали-покупали-соблюдали посты

Православные чекисты.

Ой, мама-мама-матрица!

Ты будешь молчать, жрать и верить

В золотого тельца, в святого отца!

Великой империи….»

Там еще:

«Культура! Ура! Ура!»

Как-то меня тоже тревожит их позиция. Есть прикормленная интеллигенция, а есть притихшая. Вот до притихшей еще можно как-то пытаться достучаться, а прикормленная она именно неистово лижет задницу хозяину. Вот удивляет степень искренности и неистовости.

Татьяна Вольтская: А про Путина у вас тоже что-то есть, по-моему?

Михаил Борзыкин: Да, собственно, я посвящаю ему даже некоторые старые песни. «Твой папа - фашист», например, я посвящаю все время Путину. По-моему, это человек с таким тоталитарным складом ума. Я постоянно об этом говорю, и в этой песне, а иногда впрямую пою.

Конечно, не слишком хочется садиться в тюрьму. Все, что происходит - довольно мрачно. Это не касается общественной поверхности, а в глубинах уже эти шакалят акулки, уже откусывают кусочки, там уже кровищи-то, на глубине, полно. Убивают людей. Это, конечно, все очень тревожно.

Татьяна Вольтская: Неужели мы обречены проходить эти круги ада снова и снова, как вы думаете?

Михаил Борзыкин: Я бы ситуацию не усугублял, не привязывал ее к этой исторической безнадежности. Потому что когда мне начинают говорить о том, что российский народ должен страдать, он такой глупый и из-за этого все время страдает, он, таким образом, возбуждается еще. Это все досужие разговоры, на мой взгляд, а пример Украины, всей Прибалтики, Грузии он говорит о том, что все разговоры о советском менталитете - это полное вранье. Это временно использующийся тезис для того, чтобы оболванить любителей покопаться в истории, привязать ее к современности. Я бы сказал, что существует система, которую построила для себя группа людей, она не эффективна, не надежна, а поэтому обречена на ближайший развал. Конечно, последствия этого развала могут быть и кровавыми. Все равно за этим, так или иначе, мне кажется, неизбежно должно последовать то, о чем говорили всегда – покаяние, связанное с люстрациями. Раз и навсегда запретить, чтобы неповадно было. Сейчас беда в том, что вся эта серость, которая последние десять лет дремала, почувствовала в воздухе запах своей силы, повылезала из нор. Вот эти люди, не способные ничего создавать, способные только контролировать чье-либо поведение. Вертухаи, что называется. Их же половина населения, понятное дело. Они не были востребованы до конца 90-х. Власть дала сигнал: срочно всю гадость, которая у вас есть, срочно она востребована, мы будем вам за это платить, ребята. И они повылезали, они радостные. Это же обычные бездари комсомольские, которые в конце 90-х скрежетали зубами от того, что сами ничего создать не могут, а присосаться не к чему. Все это племя поднялось, вся эта муть поднялась со дна. Надо просто эти фильтры перекрыть раз и навсегда. Все это делается, мне кажется, довольно быстро, если есть на то воля власти и решительность.

Татьяна Вольтская: Ничего себе, чтобы власть такая была - самой себе перекрыть все!

Михаил Борзыкин: Тут, видимо, должен быть какой-то катарсис, кризис должен быть.

Татьяна Вольтская: То есть, грубо говоря, как вы и говорили, чтобы все-таки народ был доведен до ручки, а без этого ничего не будет.

Михаил Борзыкин: По крайней мере, до определенной ручки. И, главное, чтобы они сами передрались. На это я больше рассчитываю, чем на народ. Потому что понятно, что девяносто процентов вообще ничего не решают. А вот то, что они между собой передерутся, это видно уже сейчас. Им же надо объяснить народу свои драки. И возникнет некая попытка задружиться с мозгами страны, с интеллектуальной элитой. У кого-то из враждующих возникнет такая попытка. И, может, на этом фоне, дабы одному клану разобраться с другим, будут привлечены идеи типа люстрации и всего такого. Достаточно один раз сделать, а ведь обратно многие речи не вернуть, если они закреплены будут законом и будет сказано, что этот закон нельзя менять никогда, ни при каких обстоятельствах.

Татьяна Вольтская: Вы надеетесь дождаться?

Михаил Борзыкин: Я надеюсь. Еще пока надеюсь. Я абсолютно не прогнозирую свое состояние через пять лет по этому поводу, но пока есть возможность говорить и что-то пытаться делать для того, чтобы самому перед собой не было стыдно, нужно это делать и верить в то, что это возможно. Потому что никто не верил, когда мне в рок клубе в 85-86 году наши великие мэтры, которые сейчас являются светочами, говорили: «Куда ты лезешь? Это невозможно. Коммунистическую партию сковырнуть невозможно. У них танки, у них оружие. Ничего ты не сделаешь». Тем не менее, мы выступили тогда, нас наказали, на полгода лишили возможности выступать, но другие стали петь песни, которые были не залитованы. В результате произошел определенный прорыв в этой рок-среде и появились совершенно свободные песни, потому что проконтролировать всех уже было трудно. Понятно, что там много других факторов еще. Но личная позиция каждого играет роль, это я по себе помню. В 1987 году на зимнем стадионе запретили рок-фестиваль якобы по пожарной безопасности. Выхода не было, якобы, никакого. В результате, мы пошли, буквально вдвоем, организовали демонстрацию, просто на улице людей собирали, что фестиваля не будут. И все пошли к Смольному. Набралось там уже пару тысяч человек, в конце концов. Выехала милиция, всех оцепили, но фестиваль разрешили. То есть, есть какие-то реальные вещи, которые можно делать, и которые дают результат. Поэтому у меня сохранился социальный оптимизм в этом смысле.