СОЦИАЛИЗМ, КОТОРОГО НЕ БЫЛО

Помните, как говорил Остап Бендер в «Золотом теленке» – если в стране есть деньги, то это значит, что есть люди, у которых их много? А это означает, что есть и буржуазия. И что рано или поздно, но она воспользуется имеющимися рыночными рычагами. Так оно и произошло. Уже во времена Брежнева в стране образовался мощнейший класс теневиков-капиталистов. А оборот теневой экономики, по некоторым подсчетам, составлял половину бюджета СССР. Могут возразить, что возникновение теневого капитализма было ответом экономики на диктатуру плана. Дескать, государство не могло учесть всего и всем руководить, поэтому многие хозяйственники стали действовать сами – на свой страх и риск. Да, это факт – государство не могло руководить экономикой в полной мере. Но вовсе не потому, что плана было слишком много. Напротив, его всегда и во всем не хватало. Много было бюрократии – это факт. Но разветвленная и многочисленная бюрократия как раз и не может обеспечивать по-настоящему эффективного управления. Много людей в коллективе – это ведь и много ошибок, много субъективного, много эгоистического. Для организации множества людей требуются огромные усилия, которые было бы лучше затратить на организацию творчества. Поэтому разветвленные структуры лишь отчасти оптимизируют управление – тем, что складывают усилия. Но в другой своей части (не в большей ли?) они вносят в это управление известный хаос.

В полноценной рыночной экономике это не страшно. Здесь открыто уповают на скрытую (невидимую) руку рынка. И то, чего не сделали люди со своей разумной волей, сделает за них эта самая рука, умело манипулирующая хозяйственной конъюнктурой. То есть – Хаос, которому принадлежит главенство в нерегулируемой рыночной экономике.

НЕВИДИМАЯ РУКА ХАОСА

Кстати говоря, это обстоятельство должно внушать опасение любому нормальному правому консерватору. Правый консерватор, традиционалист всегда ставит Порядок выше Хаоса. А Рынок все делает наоборот, он отодвигает на задний план разум и волю, включая какие-то невидимые, и в силу этого, подозрительные механизмы. (И здесь выражение «невидимая рука рынка» звучит совсем уж конспирологически.) И ныне мы видим, что эти механизмы двигают мир в сторону глобализации, ломая национально-государственные границы. Поэтому невольно задумаешься о природе этой «невидимости». Уж не идет ли речь о попытке вернуть мир и все бытие к состоянию единовидного, изначального хаоса первоматерии, из которого был сотворен оформленный мир?

Традиционное общество тоже надеялось на сверхчеловеческое – волю Божию, на Промысел. Но эти понятия не указывают на какую-то анонимность, здесь все «прозрачно». Есть личностный Бог, и есть его избранник – Монарх. Власть последнего не зависит от «многомятежного человеческого хотения» (Иван Грозный), она передается по наследству. И тут имеет место быть более чем прозрачный механизм – рождение, указывающее на волю Божию.

В случае же с Рынком мы имеем дело с какой-то анонимностью, с вроде бы абстрактными экономическими закономерностями, которые используют волю и разум. Причем эти закономерности переходят из сферы экономики в сферу политики, делая ее такой же анонимной. В условиях западной демократии правитель является всего лишь марионеткой разнообразных структур, многие из которых имеют совершенно закрытый характер. Судя по всему, именно эти структуры провоцируют разного рода войны и революции, которые усиливают хаотичность мира. Делается это для того, чтобы создать «новый мировой порядок», но что-то не похоже на то, что в мире становится больше порядка. Скорее, наоборот.

Таким образом, Рынок – это воплощение Хаоса. И даже в СССР, с его культом рациональной планомерности, он занимал важное место. Но это место не было почетным. Рыночный Хаос хотели загнать на обочину жизни, сделать одной сплошной периферией сверкающего круга социалистической Империи. Но для этого не было достаточно эффективных механизмов. Гигантская бюрократия смогла лишь потеснить Хаос, а не победить его. В результате советская экономика лишилась рыночной гибкости, но так и не стала по-настоящему плановой, социалистической.

КРЕМЛЕВСКИЕ ВОЖДИ ИСПУГАЛИСЬ ВЫЧИСЛИТЕЛЬНЫХ МАШИН

А можно ли было создать настоящую плановую экономику? Адепты рынка отвечают отрицательно, ссылаясь на опыт советского бюрократизма. Однако в Советском Союзе была не только бюрократия, там была еще и наука. Причем наука очень даже неплохая. И некоторые ее представители выдвигали весьма интересные проекты, целью которых было достичь настоящей планомерности и осуществить прорыв страны в постиндустриальное (информационное) общество.

В 1963 г. вышло Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР, в котором намечалось создание Единой системы планирования и управления (ЕСПУ) и Государственной сети вычислительных центров. Потом было принято другое название – Общегосударственная автоматизированная система планирования и управления в народном хозяйстве (ОГАС). Правительство было готово реализовать крупномасштабный проект директора Института кибернетики АН УкрССР Виктора Глушкова, который предлагал перевести управление народным хозяйством на электронно-кибернетическую основу. Помимо автоматизированных систем управления Глушков разрабатывал системы математических моделей экономики и безналичного расчета физических лиц. По сути, речь шла о том, как сделать планирование не просто директивным, но и по-настоящему научным.

При этом Глушков опирался на отличное знание экономической жизни страны. Только в 1963 году он посетил около ста предприятий, лично отслеживая цепочки прохождения статистических данных.

Академик выдвинул крайне интересную теорию «информационных барьеров». Согласно ей, человечество пережило за всю свою историю два кризиса управления. Первый произошел в период разложения так называемого «родового» строя. Тогда усложнение общественных отношений и увеличение потоков информации привело к возникновению товарно-денежных отношений и иерархии. Но в XX веке наступил второй кризис, когда отношения усложнились настолько, что человек уже просто стал неспособен выполнять все необходимые функции управления. Так, по расчетам Глушкова, каждый человек должен был (без помощи техники) выполнять до миллиарда операций в год. Получалось, что даже в современный ему период на земном шаре необходимо было проживание 10 млрд человек.

Глушков отмечал: «Отныне только “безмашинных” усилий для управления мало. Первый информационный барьер, или порог, человечество смогло преодолеть потому, что изобрело товарно-денежные отношения и ступенчатую структуру управления. Электронно-вычислительная техника – вот современное изобретение, которое позволит перешагнуть через второй порог. Происходит исторический поворот по знаменитой спирали развития. Когда появится государственная автоматизированная система управления, мы будем легко охватывать единым взглядом всю экономику. На новом историческом этапе, с новой техникой, на новом возросшем уровне мы как бы «проплываем» над той точкой диалектической спирали, ниже которой … остался лежать период, когда свое натуральное хозяйство человек без труда обозревал невооруженным глазом».

К слову, глушковская диалектика вполне соответствует философии традиционализма. Он сравнивает общество будущего с натуральным хозяйством, которое, как известно, достигло вершины своего развития именно при феодализме. Действительно, натуральное хозяйство эпохи феодализма было весьма управляемо и обозримо. Таким же (только в гораздо большей степени) станет и «НАТУРАльное» (настоящее!) хозяйство будущего постиндустриального феодализма – за счет мощных систем автоматизированного управления. При этом, как представляется, сама система планирования, основанного на точном «математическом» знании, должна быть именно государственной системой. Ведь никто иной как государство сможет подняться над всеми групповыми и корпоративным интересами, оглядывая всю картину жизни страны.

Увы, план Глушкова был отвергнут, а премьер-реформатор Косыгин взял на вооружение идеи таких экономистов-рыночников, как Либерман. Последние предлагали ориентировать экономику на прибыль от себестоимости. В сталинские времена, напротив ориентировались на снижение себестоимости (отсюда – знаменитые понижения цен), не связывая жестко ее и прибыль. В результате роль стоимостных показателей снижалась.

Советскую экономику заставили работать по чуждым ей схемам, что и породило пресловутый застой. Теперь прибыль жестко привязывалась к себестоимости выпускаемой продукции. Снижать себестоимость стало невыгодно, ибо это снижение уменьшало прибыль. В результате, невыгодным стало и усовершенствование производства.

Показательно, что против Глушкова выступали не только дуболомы из ЦК, соблазненные либеральными экономистами. На Западе также подливали масла в огонь, в открытую стуча советским вождям: «Глушков собирается заменить кремлевских шефов вычислительными машинами!».

ПАРТИЙНЫЙ КАПИТАЛИЗМ КАК ОТВЕТ КИБЕРНИТКАМ

Но почему был сорван проект Глушкова и другие, подобные проекты? Благодаря косности бюрократизма? Бесспорно. Но ведь должны же были найтись в КПСС силы, способные этот бюрократизм преодолеть? Не все же там были косными чиновниками! И тут надо копать уже глубже, находить корешки в официальной идеологии СССР – марксизме. Эту идеологию, понятно дело, там очень сильно исказили, но основу все-таки сохранили. И этой основой был экономический детерминизм. Вспомним – «политика есть концентрированная экономика» (Ленин) и т.д.

Между прочим, в этой своей глубинной основе марксизм был сущностно, мировоззренчески един с либерализмом. Сущность оставалась той же самой: экономика преобладает над политикой. А следовательно, общество доминирует над государством. Ведь классы общества завязаны на производстве–распределении, тогда как государственная организация сосредотачивается на подчинении–управлении. В мире Традиции общество подчинялось государству, но при капитализме все перевернулось с ног на голову – отсюда и экономический детерминизм.

Получается, что марксизм, даже и в его революционной, большевистско-ленинской версии, ничем принципиальным от либерализма не отличался. Его адепты точно так же выступали за преобладание экономики над политикой, общества над государством. Только если при капитализме авангардом этого самого доминирующего (гражданского) общества выступила монополистическая буржуазия, то при «коммунизме» в центр всего встала партийная бюрократия. Партия – она ведь часть общества, а ее бюрократия – нервная система партии.

В сущности, советизм есть тот же самый капитализм, только партийный, здесь роль буржуазии играет номенклатура. Только это более примитивный и менее гибкий капитализм («четвертькапитализм», который в 1991 году сменился «полукапитализмом»). В условиях нормального капитализма все решает буржуазия, которая овладевает государственными рычагами посредством партийных структур. При советизме буржуазии нет (точнее, она пребывает в подполье), а на ее месте находятся те, кому этого не полагается. Итак, в СССР (за исключением сталинской эпохи) государство подчинялось обществу, вернее его авангарду – партийной бюрократии. И такое вот подчиненное государство не могло в полной мере реализовать все свои огромнейшие возможности.

КАК ВЫГЛЯДИТ СОЦИАЛИЗМ НА САМОМ ДЕЛЕ

А они, эти возможности, и в самом деле, грандиозны. Государство создано для того, чтобы возвышаться над различными группами, выполняя роль этакого наднационального регулятора. И эту роль она выполняет даже тогда, когда подчинена буржуазии или номенклатуре. Поэтому-то ни буржуазия, ни номенклатура не «распускают» государство – оно им попросту необходимо. Оно приходит на помощь тогда, когда эгоизм общественных групп создает серьезные проблемы, для которых требуется властный арбитр. Конечно, этому арбитру не особо дают разгуляться, ограничивая его руководящую роль всякими парламентами и центральными комитетами. Но его надклассовая роль, несомненно, признается.

Именно эта надклассовая природа государства и дает ему возможность осуществлять планомерное руководство экономикой, возвышаясь над любым местничеством, превосходя любой эгоизм, одолевая любую групповщину. Но для того чтобы это руководство было по-настоящему эффективным, оно должно быть полностью свободным от любого подчинения обществу и, что не менее важно, бюрократии. Ведь бюрократы, как ни крути, но представляют собой нечто вроде общественной группы, класса.

Над множеством в состоянии возвыситься лишь единица, деятельность групп может полноценно регулировать только личность. Поэтому необходима фигура Правителя, свободного от диктата групп. Фигура, на которой всегда настаивали правые консерваторы. (Просчет левых был в отрицании этой фигуры, просчет правых – в примиренческом отношении к Рынку. Исправлением указанных просчетов может и должен быть консервативно-революционный синтез – «правая политика/левая экономика».) Только такому Правителю и станет под силу осуществить настоящую постиндустриальную революцию, выводящую общество на новый (и он же старый – традиционный) уровень. Он сможет избавиться от всех олигархических кланов – и буржуазных, и бюрократических. Это будет достигнуто путем радикального сокращения бюрократического аппарата и национализации крупного капитала.

Опираясь на команду советников и немногочисленных операторов, при помощи автоматизированных систем управления, такой Правитель придаст экономическому развитию настоящую планомерность. И тогда производительные силы достигнут высочайшего, невиданного уровня развития. Возникнет то самое пресловутое изобилие, которое покончит с напряженной борьбой за существование. Человек станет получать по потребностям, а все необходимое (еда, одежда, жилье, личное транспортное средство и т.д.) станет бесплатным. Деньги же сохранятся как некий чек, необходимый для приобретения чего-то «экзотического». Автоматизация высвободит огромное количество рабочих рук, и большинство людей получат возможность заняться подходящим непроизводительным трудом, характер которого будет зависеть от их склонностей.

Рынок окажется преодоленным, частная собственность – отомрет. И все это произойдет без массовых экспроприаций (вплоть до мельчайших частных торговцев), которыми так увлекались коммунисты. Последние слишком много внимания уделяли отношениям распределения, тогда как в центр всего необходимо ставить отношения производства.

И здесь коммунисты вступали в разительное противоречие с собственным же тезисом о том, что новое общество должно отличаться от старого более высоким уровнем развития производительных сил. Сами же они основной упор делали на производственные отношения, на вопрос о средствах производства. В результате был сделан колоссальный, катастрофический просчет. После революции большевики попытались осуществить кардинальный переворот в области средств производства, этатизировать, так или иначе, любую собственность – от крупного завода до мелкого крестьянского хозяйства. А в последующем коммунистическая верхушка продолжала (хотя и в смягченной форме) делать упор именно на собственности, на распределении, оттесняя производство на второй план. Это выглядело как нечто весьма антикапиталистическое, но на самом-то деле имела место быть самая настоящая буржуазность, для которой и характерна фетишизация собственности.

Между тем, для преодоления Рынка нужен подход технократический по-преимуществу. Достаточно только экспроприировать олигархию – с тем, чтобы отнять у нее гигантские ресурсы, которые она использует для завоевания государства. И которая никогда не допустит максимального развития производительных сил (кому она тогда будет нужна – в условиях изобилия?). Остальное уже сделает технократия, опирающаяся на науку и автоматизацию. Безусловно, для «отмирания» частного капитала необходим будет некий переходный период, в течение которого государство станет сотрудничать с мелким и средним частником. Отменять частную собственность не следует, она будет «снята», переформатирована. В условиях же изобилия продукции «частники» превратятся в креативных специалистов, чей опыт организации будет востребован с радостью и уважением.

Но, необходимо подчеркнуть еще раз – это можно сделать только в условиях сильного, самодержавного государства, стоящего над всеми общественными и бюрократическими структурами. Такое грандиозное преобразование под силу только национально-государственному, технократическому социализму.