Со времен приснопамятной перестройки и до сих пор в нашем Отечестве ведутся разговоры о привлекательности «шведского социализма». Обычно его апологеты с гордостью рассказывают об эффективно работающем шведском социальном государстве, о высоких пособиях по безработице, пенсиях по старости и по инвалидности, детских пособиях, практически бесплатных медицинском обслуживании и образовании. Затем они начинают велеречиво рассуждать о том, что не нужно было нам гнаться за химерой идеального общества, следовало в 1917 году поступить как прагматичные и цивилизованные шведы поступили в 1930-х: не разрушая капиталистического уклада хозяйства, снабдить его надстройкой социального государства. Тогда бы мы, мол, построили бы «настоящий», «гуманный» социализм, как в Швеции, а не «казарменный», как у нас… Конечно, при этом имеет место сущностная подмена понятий. Социализм – это вовсе не идеал всеобщего процветания за счет перераспределения средств от богатых к бедным при помощи системы налогов. В таком случае и Римскую империю следовало бы считать социалистической, потому что в ней огромные массы народа – так называемые «пролетарии» (буквально не имеющие ничего, кроме детей) существовали за счет государственной помощи: им выдавались бесплатные зерно или продукты, предоставлялись бесплатные зрелища… Социализм – это доктрина, которая выступает против экономической эксплуатации, за свободный труд, основанный на взаимопомощи и солидарности, и имеющий целью не получение прибыли, а самовыражение человека, раскрытие его разносторонней натуры. Социализм и уж тем более коммунизм – это не протест против материальной неустроенности, хотя и это имеется в виду тоже, а главным образом протест против отчуждения, духовного разрушения человека обществом, где все меряется деньгами, «на рыночный аршин». От того, что человек, губя себя бессмысленной механической отупляющей работой на конвейере, получает не 3 цента, а 30 долларов в день, он не перестает оставаться в плену отчужденного труда, который уничтожает в нем человека, существо способное к творчеству, а превращенное в придаток машины. К. Маркс в «Экономически-философских рукописях 1844 года» писал, что повышение зарплаты рабочему не улучшит его бесчеловечное положение, ведь само наличие зарплаты говорит о том, что труд человека отчужден и произведенный в ходе этого труда продукт тоже рабочему не принадлежит. Но, впрочем, не будем отвлекаться. Как ни называй шведскую модель – «шведский социализм», «средний путь между капитализмом и социализмом», «общество конвергенции» или «Народный дом», как называют ее сами шведы, суть от этого не меняется. Это общество по-своему привлекательно, поскольку оно решило и очень эффективно извечную проблему «хлеба и крова». Сколько бы мы ни говорили о высоких материях, эту проблему тоже надо решать. В таком случае может своеобразным маяком для нас должен быть шведский опыт? Может, правы те, кто говорит, что России лучше было бы пойти по пути Швеции и что еще не поздно это сделать? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно выяснить: какие условия способствовали появлению «шведского чуда», были ли эти условия у нас в 1917 и есть ли они сейчас? В противном случае весь разговор сведется к эмоциональной, малосодержательной болтовне…
История шведского социализма
Шведская модель сформировалась не так уж давно. Еще в начале ХХ века Швеция была экономически одной из самых отсталых стран Европы. Материальное положение шведов было настолько тяжелым, что четверть тогдашнего населения (1,2 миллиона человек) эмигрировала, в основном в США, в поисках лучшей доли. В начале века в стране происходит промышленный бум, в связи с открытием месторождений железной руды и цинка развивается индустрия, но даже к 1913 году половина работоспособного населения была занята в аграрном секторе. Промышленное развитие бурно идет после Первой мировой войны, но спорадически ему мешают кризисы 20-х и особенно 30-х годов, которые к тому же накаляют отношения между трудом и капиталом. В 1932 году к власти в Швеции приходят социал-демократы, которые взяли курс на государство всеобщего благосостояния – «Народный дом». Отказавшись от программы национализации экономики и перехода к плану, что встретило мощный отпор у капиталистов, социал-демократы пошли по пути перераспределения доходов крупного бизнеса в социальную сферу при помощи прогрессивного налога. Постепенно была создана беспрецедентно высокая ставка налогообложения (на сегодняшний день крупные бизнесмены платят около 80% от дохода), и тем самым была заложена база шведского «социального государства». Начало «шведского чуда» связывают с 1950-ми годами, когда заработали первые законы, открывшие эпоху «государства всеобщего благосостояния». С этого времени Швеция с гордостью несет имя страны, где отлажены самые эффективные механизмы социальных гарантий. Некоторые представления о благосостоянии и социальной защищенности шведов могут дать следующие цифры (даются по состоянию на 2005 год). Средняя зарплата в Швеции составляет 16–20 тысяч крон (от 62 до 78 тысяч российских рублей). Средняя пенсия – около 17 тысяч крон в месяц. Пособие по безработице составляет не менее 240 крон в день и выплачивается от 300 до 450 дней после потери работы. В реальности к базовому пособию добавляется и страховое – до 548 крон в день. Пособие на ребенка составляет не меньше 950 крон в день на одного ребенка, предусмотрены льготы за коммунальные услуги семьям, имеющим детей. Кроме пособия на ребенка родители получают от государства своеобразную оплату по уходу за ребенком – до 80% от постоянного дохода в течение первого года, затем – минимальную оплату и единовременную выплату за рождение ребенка. Государство оплачивает от 30% расходов на медицинские услуги всем гражданам. Образование в Швеции бесплатное, в том числе и высшее. В итоге около 30% ВВП шведское государство тратит на социальные расходы. Основной источник – налоги с доходов бизнеса. В Швеции обеспечена практически полная занятость населения. Ни в одной стране мира нет и не было ничего подобного. (Александр Тырышкин. «Страна полуночного солнца, где с радостью платят налоги». – Постскриптум. Еженедельник. №1, 2005). Тогда же – и не только в перестроечном СССР, но и по всему миру – стали с восторгом говорить о шведской модели и о необходимости ее перенять. Вместе с тем в 1990-х и особенно в 2000-х в самой Швеции начинается кризис «шведского социализма». К власти приходят «правые» – выразители интересов «крупного капитала», демагогически играя на недовольстве шведов высокими налогами (к положительным сторонам налогового бремени шведы привыкли и воспринимают уже имеющиеся блага как должное, а отрицательные стороны все больше их раздражают, особенно молодежь, которая не помнит, как жилось до 1950-х гг.). Конечно, правые не решаются начать радикальные неолиберальные реформы, о чем капитал давно мечтает. Но под разговоры о том, что большое налоговое бремя тормозит развитие экономики и что солидные социальные выплаты инициируют падение производительности труда и рост безработицы, правые организуют медленное наступление на социальные гарантии. Производится сокращение пособий, пенсионная реформа, вносятся соответствующие изменения в трудовое законодательство. После этих реформ, например, государство уже не оплачивает первые три дня болезни, а оплата последующих снижена до 75% от зарплаты (тогда как ранее была практически 100-процентная оплата всего больничного). Размер пенсий снижен с 65 до 55% от уровня прежней зарплаты. Квартплата и плата за коммунальные услуги возросла до 40% от среднестатистического дохода, льготы инвалидов, безработных в этой области сокращены до минимума. Доходы рабочих падают, зато растут сверхприбыли капиталистов. Работодатели получили законное право периодически вводить 10-часовой рабочий день без оплаты сверхурочных. Число безработных неуклонно приближается к 1 000 000 человек, и это в стране, где менее 9 000 000 населения. (Теди Ян-Франк. «Шведский социализм как продукт оболванивания». Лефт.Ру). Естественно, по сравнению с другими странами Европы, не говоря уже о России или странах третьего мира, уровень социальной защищенности шведов и сейчас сказочно высок, но перед нами тенденция, которая позволяет говорит многим экономистам о «конце шведского чуда». Возможно, шведский социализм просуществует не больше, а то и меньше советского, уж очень он не вписывается в неолиберальный поворот современной западной экономики.
Первоначальное накопление капитала по-шведски
Как уже говорилось, один из главных истоков шведского социализма – это выкачивание средств из частного бизнеса. Как цинично выразился один из лидеров шведских социал-демократов: мы не стали забивать корову капитализма, и теперь можем ее доить. Шведский социализм – надстройка над чрезвычайно развитым шведским капитализмом. Несмотря на власть социал-демократов, как мы уже упоминали, Швеция всегда оставалась страной со значительным частным сектором в экономике (в 1970-х годах доля продукции госсектора в ВВП не превышала 5%). Частный сектор представлен такими гигантами, как СКФ, «Вольво», «Эриксон», продукция которых идет в основном на экспорт, обеспечивая благополучие всей национальной экономики; ведь значительная часть доходов шведской экономики (30–40% ВВП), а значит и источник шведских социальных программ – внешняя торговля. Однако возникает вопрос: отчего это шведский капитализм оказался столь эффективным, что даже части его доходов хватило для поддержания благосостояния целой, пусть небольшой страны? Оставим в стороне сказочки о шведском трудолюбии и рачительности, породившей всеобщее благосостояние целой страны (хотя ни высокую трудовую дисциплину шведов, ни исключительные таланты шведских инженеров, чьи изобретения известны во всем мире, никто не отрицает). Еще Маркс высмеял рассуждения буржуазных политэкономов о трудолюбии как источнике капитала. Первоначальный капитал, который необходим для того, чтобы запустить мотор капиталистической экономики, не может быть заработан трудом. Для приведения в движение мотора капиталистической экономики нужны такие вложения, которые не заработают честные работники за сотни лет. Истинный источник первоначального капитала был показан Марксом на примере развития капитализма в Англии. Это и ограбление крестьян, согнанных с их земель, и использование дешевого труда всевозможных бродяг и пауперов, превращенных в рабов по закону (!), и безжалостное ограбление колоний, сопровождавшееся массовыми убийствами туземцев и их нещадной эксплуатацией. «Открытие золотых и серебряных приисков в Америке, порабощение и погребение заживо туземного населения в приисках, первые шаги к завоеванию и разграблению Ост-Индии, превращение Африки в заповедное поле для охоты на чернокожих – такова была утренняя заря капиталистической эры производства. Эти идиллические процессы составляют главные моменты первоначального накопления», – писал Маркс и заключал: «если деньги по словам Ожье, «рождаются на свет с кровавым пятном на одной щеке», то новорожденный капитал источает кровь и грязь из всех своих пор». Перед нами родовое свойство капитала, поэтому оно распространяется не только на французский, английский и голландский капитал, но и на капитал шведский, эпоха первоначального накопления которого началась на рубеже XIX–XX веков и поэтому никак не могла быть описана в знаменитой 24-й главе 1-го тома «Капитала». Однако в случае рождения шведского капитализма существует одна небольшая поправка. В отличие от таких стран, как Англия или Франция, Швеции не удалось создать свою колониальную империю, хотя она и отчаянно стремилась к этому на протяжении XVII–XIX веков. Еще три столетия назад Швеция претендовала на господство над Балтийским морем и таким образом на контроль над Прибалтикой, частью территории Пруссии и России. Однако в результате поражения в Северной войне Швеции пришлось уступить большую часть своих прибалтийских владений России, оставшуюся часть – Померанию – Швеция была вынуждена уступить «мирным путем», то есть продать Пруссии. Итогом еще нескольких войн с Россией стала для Швеции потеря Финляндии. Наконец, попытки использовать как «внутреннюю колонию» Норвегию, которая, как и Финляндия, первоначально принадлежала шведам, закончились объявлением норвежцами независимости от Швеции, что произошло в 1905 году. Несмотря на то, что в Швеции существовали все условия для развития крупной капиталистической промышленности, в частности ценнейшие и единственные на севере Европы месторождения железа, процесс развития капитализма застопорился в силу отсутствия колониального «легкого золота». И тогда шведские предприниматели и политики нашли своеобразный выход, который можно охарактеризовать как шведский вариант первоначального накопления капитала, не менее кровавый и грязный, чем английский, но при этом его преступная и циничная суть меньше бросается в глаза, хотя от этого она не лучше. Этот выход – сколачивание капитала на торговле во время европейских войн. С XIX века Швеция ведет политику нейтралитета и не участвует в войнах. Формально она не принимала участие и в двух мировых войнах, сокрушительной волной прокатившихся по европейскому континенту, да и по всей Евразии (правда, в случае со Второй мировой войной нейтралитет Швеции был сомнителен: не говоря уже о том, что Швеция разрешила использовать свои территории для переброски войск нацистской Германии, около 6 тысяч шведских добровольцев воевали в составе финских войск против СССР, тут нужно напомнить, что Финляндия была союзницей гитлеровской Германии). Пользуясь своим нейтральным статусом, Швеция активно торговала со всеми воющими сторонами и в Первую и во Вторую мировые войны, получая от этого огромные прибыли. Бизнес на общеевропейской беде шведы начали делать еще в 1914 году. Так случилось, что до 1914 года большая часть внешней торговли Германии падала на страны, которые стали ее врагами – Англию, США и Россию. По оценкам экономистов, 67% вывоза и 80% ввоза кайзеровской Германии падало на будущие страны Антанты. С началом войны началась и торговая блокада Германии со стороны Антанты, которая больно ударила по немецкой экономике и по населению (в Германии даже были введены продуктовые карточки). В этих условиях и настал звездный час нейтральных североевропейских стран, и прежде всего Швеции. Швеция на всем протяжении войны снабжала Германию продовольствием и железной рудой. Кроме того, через шведские фирмы на немецкий рынок попадали товары из стран Антанты, которыми не имели права торговать английские, немецкие и российские фирмы в силу соглашения о блокаде. В ответ Германия поставляла Швеции кокс, уголь, машины, оборудование, продукты химической промышленности. Кроме того, Германия брала значительные займы под солидные проценты в шведских банках. Но это еще не все, потому что Швеция как нейтральная страна активно торговала и с противоположной стороной конфликта. Так, ввоз товаров из Швеции в Россию возрос с 17 млн рублей в 1913 году до 94 млн рублей в 1917 году. (Г.И.Шигалин. «Военная экономика в Первую мировую войну»). Надо ли говорить, как животворно подействовало все это на развитие шведского банковского бизнеса и частной промышленности. Уже тогда стали закладываться основы «шведского социализма», однако кризис 1930-х годов перечеркнул все и понадобилась еще одна мировая война, чтобы шведы достигли искомого высокого уровня благосостояния. Сливки, которые снял шведский капитал со Второй мировой войны, в которой Швеция также соблюдала доказавший свою выгодность нейтралитет, не идут ни в какое сравнение с доходами от первой мировой. Не случайно именно после 1945 года шведская экономика входит в свой «золотой век». На протяжении 1941–1944 годов Швеция так же, как и прежде, поставляет Германии железную руду, древесину, дешевую рабочую силу. Так, из 10,8 миллиона тонн железной руды, потребленной промышленностью гитлеровской Германии в 1943 году, 10,3 миллиона тонн было поставлено из Швеции. (И.Пухов. «Шведский социализм». – Дуэль, №14, 2003). Особой статьей шведского экспорта были шарикоподшипники. Они играли огромную роль в германской военной экономике. Без шарикоподшипников не взлетели бы самолеты, не сдвинулись бы с места бронемашины и танки, не поплыли бы подводные лодки. В одном самолете «фокке-вульф» было около 4000 шарикоподшипников. Эту потребность немецкой военной промышленности полностью удовлетворял шведский суперконцерн СКФ, в совете директоров которого были представлены практически все крупные фирмы Швеции и который был тесно связан с правительством Швеции. Он был крупнейшим в мире производителем шарикоподшипников, имел 185 отделений по всему миру (в том числе и в странах антигитлеровской коалиции – Великобритании и США), контролировал большую часть шведских месторождений железной руды, производство чугуна и стали. Около 60% продукции СКФ поступало в гитлеровскую Германию, и это не случайно – ведь производством и сбытом продукции руководил в тогдашнем СКФ Свен Уингвист – близкий приятель Геринга. Любопытно также, что СКФ около 30% продукции поставлял и на рынок США, где концерн имел свои заводы. Не менее любопытно, что одним из директоров американского филиала СКФ всю войну был Гуго фон Розен – троюродный брат жены Геринга. Причем американский филиал СКФ занимался не только бизнесом, доходы от которого текли в казну Третьего рейха, а также и тем, что срывал поставки шарикоподшипников в самые ответственные моменты войны, когда США нуждались в новых самолетах. В торговле СКФ с нацистами были замешаны столь высокопоставленные американские политики и бизнесмены, что попытки американских патриотов прекратить деятельность концерна в Америке привели лишь к тому, что посол Швеции пригрозил обнародовать компромат и разбирательства прекратились. В итоге специальных переговоров в 1944 году СКФ было гарантировано, что на концерн не распространятся операции по денацификации, связь СКФ с нацистами не будет афишироваться правительством США, и концерн сохранит все свои прибыли и собственность в Германии и после войны. (Чарльз Хайэм. «Торговля с врагом»). Шведскому капиталу не только удалось получить умопомрачительные доходы в 1941–1944 годах, но и сохранить их в неприкосновенности после войны. Теснейшим образом с СКФ был связан Якоб Валленберг – одиозный шведский банкир, через которого осуществлялось кредитование рейха в годы войны и операции по торговле с нацистами (между прочим, родной брат известного антифашиста Рауля Валленберга). Я.Валленберг был владельцем крупнейшего в Швеции Стокгольмс эншильд банка, фактически контролировавшего всю экономику этой маленькой страны. Банк Валленберга был банком-корреспондентом гитлеровского Рейхсбанка. После войны процесс денацификации, естественно, не коснулся ни Валленберга, ни его банка. Заметим, что семья Валленбергов до сих пор имеет крупные пакеты акций в фирмах «Эриксон», «Электролюкс», не говоря уже о СКФ, то есть в опорных сегментах шведской экономики. Итак, после двух мировых войн Швеция, которая до этого была отсталой аграрной окраиной Европы, настолько бедной, что четверть населения просто сбежала из страны в Новый свет, превратилась в страну с крупной высокоразвитой наукоемкой индустрией. Кроны, добытые от торговли со всеми воюющими сторонами, обернулись гигантскими заводами по производству автомобилей, шарикоподшипников, телефонов. Капитал и в Швеции не изменил своей природы, он, как ему и полагается, родился, будучи измазанным в крови, только в случае Швеции это была не кровь негров и индейцев, а немецкая, английская, французская, американская, русская кровь. Причем английские и американские нувориши эпохи накопления капитала хоть были расистами и не считали негров, чью кровь они превращали в деньги, за людей. Шведские капиталисты делали деньги на крови своих собратьев по европейскому дому и западной цивилизации, их это не смущало и не смущает. Поднявшаяся на крови капиталистическая экономика сформировала многочисленный рабочий класс, который сумел добиться компромисса со своими капиталистами – так и возникла шведская модель. Естественно, компромисс это был вынужденный, основанный не на особой филантропии шведских капиталистов, а лишь на временном равенстве сил труда и капитала. Сейчас это равенство постепенно нарушается: рабочий класс слабеет в силу объективных и субъективных причин (с одной стороны, за годы благополучия он утерял боевой напор, с другой стороны, идет естественная демографическая убыль, население Швеции, как и всех европейских стран, стареет, работоспособного населения становится все меньше, стариков все больше). И шведский капитализм, почувствовав эту слабину, сразу же стал лоббировать наступление на социальные гарантии через свои политические силы и либеральную интеллигенцию, неустающую рассуждать о «неэффективности высокого налогообложения»…
Почему Россия не Швеция?
Может ли что-нибудь шведский опыт дать России? Могла ли Россия пойти по шведскому пути в начале прошлого века и может ли сделать это сейчас? Вопросы, как говорится, риторические. Русский капитализм не был способен разжиреть на Первой мировой войне, а русский рабочий класс – воспользоваться этими успехами, просто потому что Россия была вовлечена в эту войну. Война разрушила хозяйство России и уничтожила большую часть квалифицированного рабочего класса, поскольку эти рабочие оказались на фронтах и как самые дисциплинированные и грамотные – на переднем крае, где были наибольшие потери. Военная разруха ввергла Россию в пучину революции и Гражданской войны, так что в начале века у нас все было диаметрально противоположно ситуации в Швеции. Ни на что подобное не способен и современный уродливый капитализм, выпестованный в реторте дорвавшихся до власти младореформаторов. Единственная война, на которой этот капитализм пытался нажиться, – это контртеррористическая операция в Чечне, которая велась на территории России силами российских армии и МВД. Впрочем, это и хорошо, что подобного искушения не встретилось на историческом пути России. Все-таки русский человек лишен холодного нордического темперамента, который позволяет без эмоций принимать от государства блага, замешанные на крови и беде соседей. Для русского человека свойственны обостренная совестливость или, как называл это Ф.М. Достоевский, «всечеловечность». Русский отказывается от «билетика в рай», если для достижения этого рая был пролита одна-единственная слеза ребенка… Далеко ему до цивилизованных шведов, которые вовсе и не думают отказываться от жирных пособий, пенсий и льгот, оплаченных слезами миллионов военных вдов из России, Германии, Англии, США, Франции… Да и зачем нам ублюдочный, циничный и грязный шведский социализм, когда у нас есть уже свой собственный, единственно возможный русско-евразийский путь – социализм, совмещенный с мировоззрением и жизнеустройством общины, перенесенной в промышленные условия? Он доказал свою социальную эффективность, обеспечив невиданный для России уровень материального благосостояния внукам российских крестьян, которые еще в начале ХХ века вгрызались примитивным плугом в скудную землю и через каждый год страдали от голода. Конечно, в СССР были перебои с ширпотребом, не везде был решен «квартирный вопрос», но если сравнивать уровень жизни советских людей не со Швецией с ее уникальными условиями, а с большинством стран мира, да и самой Россией XIX – начала ХХ в. то трудно не согласиться с М. Антоновым в том, что СССР был максимально возможным воплощением принципа социальной справедливости… (М.Антонов. «Справедливость XXI века». – Левое крыло, №3, 2008.) И нам сейчас нужно думать о том, как восстановить и усовершенствовать этот, свой недавно еще реальный социализм, а не искать «от добра добра», косясь в карман бессовестного северного соседа …
