Федор Раззаков: "Владимир Высоцкий: козырь в тайной игре"
За почти тридцать лет, прошедших с момента смерти Владимира Высоцкого,
о нем в разных странах вышли сотни книг. Факт, несомненно, отрадный,
если бы не одно «но»: несмотря на то что написаны они разными людьми и
посвящены различным периодам в жизни и творчестве Высоцкого, подход
у них неизменно один – либеральный. В основе этого подхода лежит
следующий принцип: предмет исследования (Высоцкий) априори объявляется
носителем положительного начала, а почти все отрицательное в его судьбе
олицетворяет собой государство, а конкретно – советская власть...
Идея этой книги родилась у автора на волне упомянутой мифологизации,
как естественное желание взглянуть на предмет исследования с иных
позиций. Это своего рода ответ тем высоцковедам и либералам, кто упорно
не желает видеть в теме «Владимир Высоцкий» иных подходов, кроме
устоявшихся. Кто боится нетрадиционного анализа таких скользких тем в
биографии своего кумира, как «Высоцкий и евреи», «Высоцкий и КГБ»,
«Высоцкий и французская компартия» и т. д. Даже если таковые темы ими и
затрагиваются, то исключительно тенденциозно – причем тенденция
опять же либеральная, с явным антисоветским уклоном. У книги, которую
читатель держит в своих руках, тенденция иная – просоветская. На
мой взгляд, пришла пора обнародовать и ее – не все же одним либералам
подгонять под себя историю, руководствуясь принципом, что победителей
не судят.
Фрагмент из шестой главы: От «штрафбатов» до «антисемитов».
Еще одна «политическая» песня Высоцкого 64-го года носила весьма недвусмысленное название – «Антисемиты»...
Судя по всему, поводом к ней стал именно судебный процесс над Бродским. Тогда в народе вновь пошли разговоры о том, что евреи либо тунеядствуют, либо сидят на теплых местечках, в то время как остальные вкалывают на тяжелых и грязных работах. Однако назвать эти настроения массовыми все-таки нельзя – это был типичный бытовой антисемитизм незлобивого порядка (то есть дальше разговоров дело обычно не шло), который всегда имел место быть в Советском Союзе. Как писал о временах начала 60-х еврейский публицист М. Хейфец: «Распространенность и острота современного советского антисемитизма далеко уступают тому, что наблюдалось в годы войны и в первые годы после войны, и происходит, кажется, заметное ослабление, может быть, начавшееся отмирание процентной нормы».
«Процентная норма» (то есть лимитированный процент приема евреев в советские вузы и некоторые организации) в те годы и в самом деле претерпевала изменения. Как уже отмечалось выше, еще во второй половине 50-х абитуриентам-евреям стало легче поступать в вузы. И хотя в начале следующего десятилетия, из-за оппозиционной радикализации еврейской интеллигенции, в ряде престижных советских вузов была восстановлена та самая «процентная норма», однако на общей ситуации это почти не сказалось. Поэтому, в то время как Иосиф Бродский лоботрясничал (закончил 7 классов и ни в одно из учебных заведений – ни средних, ни высших – больше не попал), другие его соплеменники, что называется, в поте лица грызли гранит науки. Так, в 1962/63 учебном году по абсолютному числу учащихся в вузах и средних специальных учебных заведениях СССР евреи занимали 4-е место – после трех славянских наций. Для вузов это составляло 79,3 тысячи (2,69% от общего числа учащихся). В следующем году число студентов-евреев даже выросло, составив 82,6 тыс. Такое соотношение, почти не меняясь, будет сохраняться до учебного года 1969/70.
Несмотря на «процентную норму», отдельным евреям удавалось поступить и в престижные вузы – пусть в меньшем числе, но удавалось. Ведь среди преподавателей значительный процент по-прежнему составляли евреи, которые делали все от них зависящее, чтобы их соплеменники имели возможность пройти сквозь сито отборочных комиссий. Вот как об этом вспоминает сценарист Эдуард Тополь, который учился во ВГИКе в середине 60-х:
«Вгиковская профессура на восемьдесят процентов состояла из Габриловичей, Роммов, Маневичей, Сегелей и Васфельдов! И потому в творческие мастерские этих профессоров еще могли просочиться считаные еврейские единицы. Когда на третьем курсе ВГИКа я, как и положено, заболел „звездной болезнью", стал пропускать занятия и хватать „неуды" на сессии, мой профессор Иосиф Михайлович Маневич оставил меня как-то в аудитории после занятий, запер дверь и сказал:
– Ты что себе позволяешь? Ты знаешь, что я мог принять на курс только одного еврея? Но неужели ты думаешь, что, кроме тебя, не было талантливых евреев-абитуриентов? Было двадцать! Если я выбрал тебя, ты обязан учиться за них за всех! Ты понял?..»
Так что, даже несмотря на существование «процентной нормы», по большому счету никаким государственным антисемитизмом в СССР тогда не пахло. А бытовой существовал на обычном (невысоком) уровне. Однако именно откликаясь на него, Высоцкий и написал своих «Антисемитов»:
…Но тот же алкаш мне сказал после дельца, Что пьют они кровь христианских младенцев; И как-то в пивной мне ребята сказали, Что очень давно они бога распяли! Им кровушки надо – они по запарке Замучили, гады, слона в зоопарке! Украли, я знаю, они у народа Весь хлеб урожая минувшего года! По Курской, Казанской железной дороге Построили дачи – живут там как боги… На все я готов – на разбой и насилье, – И бью я жидов – и спасаю Россию!
Эта песня стала очень популярна в среде либеральной интеллигенции, которая увидела в ней весьма недвусмысленную попытку полукровки Высоцкого встать на их сторону. Ведь автор вывел в качестве героя песни типичного представителя тех самых пролетариев-«жлобов», которые верили в мировой сионистский заговор и во все те якобы небылицы, которые распространяли про евреев досужие сплетники. Дескать, они даже хлеб минувшего года украли у народа, хотя всем в стране было известно, что эта проблема целиком на совести Хрущева (из-за его горе-реформ СССР с 1963 года вынужден был начать закупать зерно у США – что называется, докатились!). Однако напомним, что среди экономических советников Хрущева были и евреи (тот же харьковский экономист Евсей Либерман), так что, выходит, доля истины в этих обвинениях, распространенных в народе, все-таки была.
Выводя в своей песне алкаша-антисемита, Высоцкий не сильно грешил против истины, однако поступил однобоко. То есть здесь в нем проснулся еврейский националист, а вот русский даже не проклюнулся. В противном случае он должен был написать вторую серию песни – «Русофобы» (учитывая его любовь к двухсерийным песням), дабы уравновесить ситуацию. И сюжетов для подобного «сиквела» тогдашняя жизнь подбрасывала не меньше, чем про антисемитов.
Например, тогда (впрочем, как и сейчас) в отечественной юмористике существовала такая проблема, как однобокая ориентация юмористов, львиная доля которых были евреями, на высмеивание кого угодно, но только не своих соплеменников. То есть героями интермедий становились люди разных национальностей – русские (кстати, больше всего), грузины, украинцы, прибалты, среднеазиты, но никогда – евреи. О том, что эта проблема волновала людей, говорят многочисленные письма, которые шли в ЦК КПСС в те годы. Приведу в этом качестве хотя бы одно из них – письмо Дмитрия Кабанько из Донецка, датированное июнем 65-го.
В нем автор недоумевал по поводу нескольких юморесок, которые транслировало советское телевидение, и просил «разъяснить, правильно ли я понял выступление по телевизору Аркадия Райкина и какую он приносит пользу народу». Далее житель Донецка описывал содержание интермедий. В первой речь шла о молодом инженере, присланном на производство. Он оказывался круглым дураком, и поэтому, желая избавиться от бесполезного работника, его отправляли учиться в аспирантуру. Из юморески следовало, что нерадивый инженер – русский (судя по его фамилии).
Во второй юмореске опять речь шла о русском – теперь уже о доценте, которого Райкин (и автор интермедии Михаил Жванецкий) называет «ну очень тупой доцент Иван Степанович Питяев». Этот ученый муж настолько туп, что никак не может врубиться, что его студента зовут Авас (фамилия у него Горидзе – то есть вторым человеком, который попадает в эту нелепую ситуацию, становится грузин).
В третьей интермедии речь идет о женщине с русской фамилией, которая по своим умственным способностям тоже недалеко ушла от своих соплеменников из двух предыдущих юморесок. В итоге автор письма делает следующее резюме:
«Я пришел к такому выводу, почему Аркадий Райкин в своем выступлении взял не просто молодого инженера, а молодого инженера, присланного на производство, а потому что непосредственно на производстве райкиных почти нет, так как в своем большинстве они по окончании вуза идут прямо в аспирантуру или в научно-исследовательские институты, а русские идут на производство. И вдруг Райкин видит, что на пути в аспирантуру молодого инженера-выпускника „Райкина" стал молодой русский инженер-выпускник, но который уже поработал некоторое время на производстве и зачислен в аспирантуру. Такая постановка вопроса страшно не нравится А. Райкину. Он протестует в завуалированном виде и для этого делает молодого русского выпускника ДУРАКОМ…»
А вот еще одна история из этого же ряда. Случилась она с Александром Солженицыным и датирована тем же временем – началом 60-х. В ней речь идет о пьесе «Республика труда», которую Солженицын отдал для постановки в театр «Современник»: в ней начальник лагеря, еврей Соломонов (реальное лицо), был изображен в весьма неприглядном виде – как садист и развратник. Далее послушаем рассказ самого писателя:
«И что же, по прочтении, мои верные друзья-евреи? У В. Л. Теуша пьеса вызвала необычайно горячий протест. Он прочел ее не сразу, а уж когда „Современник" взялся ставить, в 1962-м, так что вопрос был не академический. Супруги Теуши были глубоко ранены фигурой Соломонова, они считали нечестным и несправедливым показывать такого еврея (хотя б он и был таким в жизни, в лагере!) – в эпоху притеснения евреев. (А такая эпоха – кажется, и всегда? когда же евреи у нас не притеснены?) Теуш был переполошен, возбужден до крайности и поставил ультиматум, что, если я не уберу или, по крайней мере, не смягчу Соломонова, – разорена будет вся наша дружба, и стало быть они – не хранители далее моих рукописей. И, более того, предсказывали: что самое мое имя будет невозвратно утеряно и опозорено, если я оставлю в пьесе Соломонова. Почему не сделать его русским? – поражались они. Разве уж так важно, что он еврей? (Но если это так неважно – зачем Соломонов подбирал в придурки евреев же?)
Я охолонул: наступил внезапный цензурный запрет с неожиданной для меня стороны, и не менее грубый, чем советский официальный.
Однако решилось тем, что «Современнику» тут же запретили ставить эту пьесу…»
Знал ли о существовании подобной проблемы Высоцкий? Наверняка знал (не слепой же он был), однако песни на эту тему не написал. Видимо, потому, что защищать русских (грузин, украинцев и т. д.) было делом менее выгодным, чем защищать евреев. Короче, с песней «Русофобы» добиться признания в интеллигентской среде было практически невозможно, а вот вызвать неприятности на свою голову можно было легко (вспомним угрозу Теуша по адресу Солженицына: дескать, тронешь евреев – имя твое будет опозорено и забыто).
Напомним, что во многих песнях Высоцкого отрицательные персонажи носят сплошь русские фамилии: Сережка Фомин (этого героя из одноименной песни «отмазал» от фронта папа-профессор), начальник Березкин из «Все ушли на фронт» (этот сделал себе самострел, чтобы «откосить» от передовой, но в итоге был отдан под трибунал), соглядатай из КГБ Никодим из «Перед выездом в загранку…» (этот филер признается, что у него «папа – русский, сам я – русский, даже не судим»), управдом Борисов из песни «Про черта» (единственная его характеристика – запойный), Саня Соколов из «Зарисовки о Ленинграде» (этот скандалист получил по морде и удостоился от автора резюме: «ну и, значит, правильно, что дали») и т. д.
Конечно, разного рода скандалистов, трусов и предателей среди русских было много, однако и в рядах евреев их тоже было немало, о чем Высоцкий наверняка знал. В годы войны даже шутка такая была: «Евреи штурмом овладели городом Ташкентом». Но одно дело знать, и другое – вслух об этом говорить, а тем более петь.
Между тем еврейская составляющая продолжала фигурировать в политической и экономической составляющих советского режима. Фактический провал экономических реформ, начатых Хрущевым еще во второй половине 50-х, вынудил советское руководство ускорить процесс капитализации советской экономики, в чем настоятельно была заинтересована бюрократия. И в этом деле опять не обошлось без еврейского влияния: за основу были взяты идеи уже упоминавшегося харьковского экономиста Евсея Либермана. Внедрять эти идеи начали в 1962 году, что вызвало волну критики прежде всего среди западных коммунистов (советским такого права фактически не дали). Как писал чуть позже западногерманский коммунист В. Диккут:
«Ревизия марксистско-ленинской теории закона стоимости была предназначена для того, чтобы широко открыть дверь всестороннему внедрению капиталистического принципа прибыли, так же, как теории „мирного перехода" и „мирного сосуществования" были предназначены для оправдания контрреволюционного сотрудничества с империалистами США и как теория „общенародного государства" была предназначена для удушения классовой борьбы и диктатуры пролетариата…
В тот период наиболее известным защитником расширения роли прибыли был ревизионистский экономист Е. Либерман, которого следует рассматривать как действительного отца «экономической реформы». Предложения Либермана по существу сводились к превращению прибыли в главный рычаг экономического управления. Единственная цель, а именно, рентабельность (отношение прибыли к капиталу), должна была заменить многие целевые показатели, задаваемые государством. Все другие плановые показатели вроде объема валовой продукции, фонда расходов, фонда заработной платы и так далее должны были устанавливаться каждым предприятием по своему усмотрению. Таким образом, максимизация прибыли должна была стать главным принципом, регулятором всей хозяйственной деятельности, которой должны быть подчинены все другие задачи, как это свойственно капитализму…
На пленуме Центрального комитета КПСС в октябре 1964 года Хрущев был неожиданно лишен всех своих постов. Свержение Хрущева было следствием возрастающей неудовлетворенности советского народа его антинародной политикой, прежде всего его разрушительной хозяйственной политикой, которая благодаря ненасытному стремлению к прибыли привела промышленность и сельское хозяйство Советского Союза на грань экономического хаоса. Чтобы спасти собственную шкуру, его сообщники, другие ревизионистские лидеры Советского Союза, сделали его козлом отпущения. Им даже пришлось отменить некоторые из его самых безумных реформ. К примеру, они снова ввели центральные промышленные министерства и попытались немного уменьшить беспорядок в сельском хозяйстве. Но сущность политики Хрущева, реставрация капитализма, была оставлена нетронутой…»
Обо всем вышеперечисленном Высоцкий, как и большинство советских людей, естественно, не догадывался. Он, конечно, понимал, что Хрущев в первую голову повинен в провале экономических реформ в стране, однако вряд считал его ревизионистом. И с тем же Сталиным, который в его глазах оставался преступником, естественно, даже близко не ставил. Высоцкий в какой-то мере сочувствовал Хрущеву, считая, что тому просто не хватило природного ума и он надорвался, взявшись не за свой гуж. Для Высоцкого Хрущев был «добрый дурачина-простофиля», не оправдавший надежд либералов. Именно так называлась песня, которую наш герой написал четыре года спустя после снятия Хрущева.
Жил-был добрый дурачина-простофиля… Захотел издать Указ про изобилье… Только стул подобных дел Не терпел: Как тряхнет – и, ясно, тот не усидел… И очнулся добрый малый Простофиля У себя на сеновале В чем родили, – Ду-ра-чи-на!
При всём моём уважении к Семёнычу не могу не вставить свои "пять копеек". Как бы ни прятались члены союза пейсателей за фамилии Иванов, их всех было видно невооружённым глазом. Из 12 замеченных мудревато-кудрейцев "работяг" видел только 2-х. Но они были совсем не как настоящие мудрейцы. Кроме как по физиономии никак не разобрать. Согласен, что в единичном екземпляре иной кудреец смог бы приносить пользу, и быть вполне адекватным членом обчества.
Однако допускать в массовом колличестве их на территорию ЛЮБОГО гос-ва совершенно противопоказано. Посмотрите, что случилось с двумя мощнейшими государствами на планете за последние 20 лет. Скорее всего несмотря на жалостные вcxлипы, народ вполне понимает и в массе и вовсе не по жлобски, создаёт себе манеру поведения с подобным народцем.
