Посмотрели кино. "В шесть часов вечера после войны". Вера раньше его не видела.
- Ну как? - Знаешь, вот война, горе. А хочется попасть туда. Счастливые люди, счастливая страна, которую они пошли защищать. Потому и победили, потому и встретились в шесть часов вечера после войны...
А мне вспомнился рассказ отца о его встрече с режиссёром этой картины:
Мне было 13 лет, когда я попал в кинопроцесс. Нашей соседкой по лестничной площадке была девушка, служившая помощником режиссёра. Она и зазвала меня сниматься в фильме про войну в маленькой роли пионера-партизана. Им там нужен был бесстрашный сорви-голова, а меня весь двор звал "Тарзаном" после того как я, забыв дома ключи, забрался по водосточной трубе на свой балкон на восьмом этаже. Главную роль партизана-комсомольца исполнял у нас сын известного тогда театрального режиссёра. Был он года на три старше меня, и звали мы его "Рыжим", хотя был он скорее блондинистым, но уж больно противным. Съёмки шли всё лето. Я там сразу со всеми (кроме Рыжего) подружился, но особенно гордился дружбой с пиротехником, который мне единственному разрешал не сдавать трофейный парабеллум, и я его везде таскал, заткнув за ремень. Помню, не заладилась у нас одна сцена. По сценарию партизаны были окружены фашистами и готовились к решающему бою. И в это время они слышат по радио о нашей победе на Курской дуге и о первом салюте над Москвой. Как выразить радость людей, ясно понимавших, что почти все они через час-другой погибнут? По сценарию после радостного "Ура!!!" мы должны были спеть песню "Врагу не сдаётся наш гордый Варяг, последний парад наступает". Спели. Бодрячество какое-то. Да и "Варяг" тут ни к селу, ни к городу. А без песни ничего не получалось. Тут-то я и предложил спеть "Ой, вы кони, вы кони стальные". На что Рыжий заявил, что песня эта плохая, написана в 1937 году во время репрессий, когда весь народ жил в страхе и работал из под палки, и петь он её потому не будет. Я ему ответил, что песню эту перед войной пела вся страна, а народ песни из под палки не поёт, и что он, рыжий - дурак и кулацкое отродье. Рыжий кинулся в драку, а был он на две головы выше меня. И когда я заломил ему руку, сидя на нём верхом, он орал как резанный. На следующий день у меня конфисковали парабеллум и пропуск на студию, а сам я был изгнан из киногруппы за нарушение дисциплины... А ещё через три дня в нашу дверь позвонили, я открыл и застыл в изумлении. На пороге стоял ... Пырьев. Я его узнал по моему любимому кинофильму "Мелодии Дунаевского", где он с экрана сказал такие слова: "Пройдут годы, наши кинофильмы износятся, состарятся. Но песни Дунаевского будут жить и жить. Мелодии их станут народными". Он вошёл, спросил, я ли это поколотил Рыжего за песню Дунаевского, и где он может со мной поговорить? Мы прошли в большую комнату, устроились на диване и проговорили ... два часа. Спрашивал он: Чем живу, почему полез в драку из-за песни, как учусь, что читаю, какое кино смотрю, как отношусь к Советской власти, к Сталину... В конце спросил, хочу ли я дальше сниматься в кино? И сам тут же ответил: "Брось ты это кино, ни к чему хорошему оно тебя не приведёт, а не то ещё, не дай бог, станешь Рыжим". Тут я осмелел и уже сам спросил: - Иван Александрович, но Вы-то ведь работаете, "Карамазовых" ставите, почему мне-то нельзя? - Время такое нынче. Время Достоевского. Не моё. - Не Ваше? - Моё кончилось в 53-м. Это время я слышал. И твой Дунаевский слышал. Наше было время. Наше с тобой. Учись! Тебе его возвращать. Прощай. Спасибо за песню.
