Здравствуй, Павлик!

Здравствуй, Павлик!
- привычно, озорно и как-то ласково бросили местные девчонки, проходившие мимо памятника на могиле в центре деревни Герасимовка.

Мы приехали сюда вечером 5 сентября 2007 года и поневоле обострённо прислушивались и смотрели на сегодняшнюю деревню, известную многим со времени нашего советского детства. Поездка наша из родного города Невьянска на восток Свердловской области имела несколько целей: посетить ещё одну деревню в этой стороне, откуда произошли мои предки со стороны отца и где большинство жителей носили фамилию, стоящую под данной статьёй; пособирать или купить брусники или клюквы, которых здесь бывает много; и побывать в историческом месте, деревне Герасимовке, где на заре Советской власти, в 1932 году произошла трагедия, жестокое убийство детей, Павлика Морозова, неполных 14 лет, и его 9-летнего брата Феди. Они тогда пошли через лес собирать эту самую ягоду.

У памятника было много цветов. Это было удивительно, ведь сейчас на дворе времена, когда прежние, советские, коммунистические идеалы и символы разрушаются, оскверняются, предаются забвению. Вскоре всё прояснилось. Оказалось, что за день до нашего приезда, 3 сентября исполнилось 75 лет со дня трагедии 1932 года. Удивительно и чудесно, что по воле случая нам довелось приехать сюда именно в эти дни.

3 сентября было совершено убийство. Два дня братьев искали. А 6 сентября их нашли в лесу зарезанными ножом. Отрадно, что и сегодня есть люди, учителя, школы в здешних городках и сёлах, которые помнят о прогремевшей тогда и перетолкованной ныне трагедии. Они приезжали сюда с детьми 3 сентября, возложили цветы к памятнику, были в музее, вспоминали давние события. Сейчас реальность такова, что посетители и цветы у этого памятника – редкость. Другая характерная примета времени - срубленные буквы на постаменте. Говорят, вандалы, злые дети перестройки, как и везде.

Вид деревни сегодня типичный. Много мы проехали деревень, и практически все несут следы «возвращения России на магистральный путь мировой цивилизации», говоря словами президента Путина. Фермы без крыш, с пустыми проёмами, порушенные зерносушилки, гаражи, заросшие поля. А некоторые деревни, которые есть на карте, уже ничего не несут, от них самих остались только следы. Встречались иногда и действующие хозяйства, но очень уж редко, и на процветание они явно не тянули. Везёт же нашему губернатору Росселю (Эдуарду Эргартовичу). По телевизору он с преданной свитой «Единой России» попадает всё время на такие хорошие фермы, что без халатов туда не пускают, всё там стерильно, а компьютер порционно кормит скотину иностранной породы. Что значит кадровая выучка КПСС!

А вот вид Герасимовки не просто типичный, он и символичный. Позади памятника на могиле Павлика и Феди Морозовых разгромленное здание правления колхоза им. Павлика Морозова. Позже нам пояснили, что первоначально это была школа, построенная в 1936 г. Здание деревянное и видно, что было просторное, красивое, с большими окнами. Насколько я мог оценить, в основе оно и сейчас, спустя столько лет, вполне крепкое. Теперь внутри всё порушено, местами загажено, колхозная документация раскидана по полу, где он ещё сохранился. Похоже, прошла вражья стая доморощенной скотины. Какой вывод напрашивается из этого наблюдения? Можно лишь восхититься настоящей заботой о детях и их образовании в тяжелейшие 30-е годы. А сейчас, судите сами.

Сам колхоз сейчас, как ему и положено в наше цивилизованное время, находится в состоянии банкротства и в ожидании арбитражного суда. Слова-то какие, дожили наконец-то! Немного поодаль мы разглядели руины двухэтажного здания белого кирпича. В нём явно угадывался бывший детский садик, словно угодивший под бомбёжку. Но это же не Чечня, а Герасимовка! Значит, снова по детям!? А сегодня за что? И кто же эти изверги? Я берусь утверждать, что это те же самые, что и в 30-е годы, «эффективные собственники».

Судьбе было угодно, чтобы на другой день, 6 сентября, мы побывали в лесу, где ровно 75 лет назад были найдены зарезанные дети. Других посетителей, кроме нас с супругой, там не было. День был пасмурный, временами брызгал мелкий ласковый дождик, иногда пробивалось солнышко. Прямо, как на душе и как в нашей жизни. Место трагедии обозначено сооружениями советской поры. В начале роковой дорожки - так называемая «арка»: железные ворота между грубыми кирпичными столбами, перекрытыми бетонной плитой. А на месте, где были найдены тела ребят, два скромных памятника-пирамидки с облупившейся краской и с поясняющими табличками, вероятно, 30-х годов, за металлическими оградками. Тропа от «арки» у дороги до места убийства – не слишком утоптана, скорее - заросшая. Но есть след – колея от проехавшей машины, огибающий препятствия, до самого места. И несколько банок из-под пива возле памятников. Тоже приметы времени: кому-то уже лень пройти пешком эти скорбные 300 метров. И уж как тут не выпить, чтоб не дать себе засохнуть. Ну, а выбросить здесь банки «на память» для свободных граждан вообще нормально, наверное, и не заметили.

Мы пришли на памятное место уже после экскурсии по музею, которую провела специально для нас его замечательная сотрудница. Музей расположен в подлинном добротном двухэтажном бревенчатом доме зажиточного крестьянина. Дом был у него конфискован именем Советской власти, и в 1925 г. в нём была устроена школа, где учились крестьянские дети, в том числе и Павлик Морозов. В музее много настоящих предметов быта, орудий труда, вещей крестьян со времени основания деревни переселенцами из Белоруссии в начале ХХ века. Обстоятельный рассказ, окружение подлинных деревянных, керамических, железных предметов, несущих следы крестьянских рук, приближают к той далёкой, трудной эпохе, дают почувствовать и лучше понять дух того времени, характер людей, их отношения, житейские заботы и упования. А проникнуться знанием и чувством той эпохи абсолютно необходимо, чтобы осмыслить давние события, с этого и надо начинать.

Можно ли судить о тех событиях по меркам нынешнего времени? Да ещё, если в качестве критериев нам подбрасывают абстрактную «демократию», спекулятивные «права человека» и бессмысленную разрушительную «свободу». Рай для аферистов и политических шарлатанов. Преодолеть эту муть может только здравый смысл человека из реальной жизни, от сохи, от станка, от баранки, но не от телеящика, где шарманку крутят манипуляторы, циники и перевёртыши. Вот, где проходит одна из линий противостояния. Простые люди часто верно судят по своему внутреннему чутью. Первая женщина, которую мы встретили, когда приехали в Герасимовку, оказалась заведующей действующей сейчас там фермы. К слову сказать, этот осколок колхоза принадлежит частнику, там сейчас примерно 200 голов скота вместо 1500 во время «колхозного рабства». Мы не стали пытать имя-фамилию молодой женщины, просто поговорили о том, где, что расположено, как живёт деревня да и про отношение к Павлику Морозову спросили. Удивительно и радостно было услышать от простой деревенской женщины мудрое суждение о том, что нельзя судить о давних событиях по сегодняшним меркам. Что 75 лет для истории? Миг! А как менялась жизнь? Фантастика! И самые трудные и великие достижения, свершения, победы - за 70 лет Советской власти. Это не перевернуть и не спрятать.

Однако вернёмся снова в музей. Нам уже рассказывают об истории семьи Морозовых, закончившейся трагедией. И здесь нам пришлось подивиться виртуозному творчеству музейного работника, как сказали бы раньше, смелому новаторскому подходу, полёту фантазии в толковании характеров, отношений, событий. Общий смысл её «нового мышления» таков. Убитых ребят всё равно жалко. Но обвинённые в резне двоюродный брат Павлика Данилко (18 лет) и дед Сергей не виноваты и не убивали. Мы, музейщики, это чутьём чувствуем и всячески им сочувствуем. Что они были среди односельчан угрюмые и нелюдимые, так это от тяжёлой жизни и от набожности. И мы «надеемся и хотим верить» (буквально!), что это не они убили, а кто, не знаем, пусть ищут. А отец Павлика, Трофим Морозов, который был раньше председателем сельсовета, подделывал и продавал справки от доброты своей и слабости душевной. А жену свою, Татьяну Семёновну, мать 4-х детей, лупил, потому что так тогда принято было, а потом вообще их бросил, так как она была неряха, бестолковая и плохая хозяйка, да и в деревне её не любили. А Павлик – вовсе не герой и даже не пионер - всё это придумано и неправда. Он, якобы, был тёмный, забитый несмышлёныш, говорил всё с чужой подачи. Ну что, мол, мог понимать тогда крестьянский парнишка в неполные 14 лет. Это мы теперь такие умные и прозревшие, всё знаем и раздаём вольно всем сестрам по серьгам, всем быкам по рогам, ярлыки переклеиваем!

В особо абсурдных предположениях нашего экскурсовода мы выразили сомнение, а кое в чём я позволил себе даже возразить. Ну, хотя бы в том, что, по-моему, крестьянские дети в то время взрослели всё же гораздо раньше наших современников, часто страдающих инфантильностью. Странно, что нужно рассказывать современному образованному человеку, о том, какова была доля крестьянских детей. Для этого надо почитать классику Л. Н. Толстого, А. П. Чехова, Д. С. Мамина-Сибиряка, В. Я. Шишкова, Г. Успенского. Ещё раз оглядеться в музее крестьянского бытия. Однако, впечатление такое, что нынешним умникам (и умницам) лень мешает познанию, а чёрствость не даёт почувствовать дух той эпохи. Ведь известно, что Павлику, в том положении, в котором оказалась его семья, с юных лет пришлось взять и нести на себе тяжкий труд по пропитанию и соответственно, груз ответственности за младших, за мать, за дом.

Естественно было бы предположить, что повзрослел он и осознал устройство тогдашней жизни, её жестокости и несправедливости много раньше, чем это происходит с нынешними 20-ти летними пропитыми и прокуренными отроками. Можно ещё представить то, как паренёк мог воспринять те свежие лозунги и призывы Советской власти об устройстве жизни по справедливости, о благах по труду, о равенстве всех, чтобы не было разделения на кулаков-мироедов и бедняков-батраков. Вопрос о том, насколько в дальнейшем эти лозунги были выполнены - особый, его отложим. Наверное, естественно также предположить, что рано повзрослевший и познавший горькие уроки суровой жизни Павлик сознательно принял сторону борьбы за новую светлую жизнь. Но всё это говорит о том, что стать тогда пионером ему, как говорится, сам бог велел. Сознательное устремление к новому и светлому будущему вместе с организованным пионерским движением было среди детей того времени если не массовым, то типичным и понятным явлением, Павлик тут не был исключением или заблудшей овцой, как можно было бы понять с подачи нашего продвинутого гида.

Другое наше возражение касалось мнения о том, что изречение деда Сергея, обвиняемого в соучастии в убийстве детей, «страдаю, аки Христос», сразу оправдывает его, снимает с него все подозрения и приводит прямо к лику святых страстотерпцев-великомучеников. Нет нужды напоминать, какие изуверства творились в разные века и в разных странах с именем Бога или Бога-сына Христа на устах злодеев. А поскольку соучастие деда в убийстве было достаточно доказано уликами, свидетельствами, то эти его слова говорят лишь о том, что набожность его гроша ломаного не стоит. Об этом же говорит и то, что кровавый нож после убийства детей был спрятан у них не куда-нибудь, а за икону, где его и нашли. Об этом нам рассказали в музее, но позже отметили, что это, вероятно, художественный вымысел писателя П.Д.Соломеина, собиравшего материал по свежим следам событий в Герасимовке, прямых доказательств, мол, не существует.

Старание нашего экскурсовода внушить нам, посетителям, что убийц вообще не было среди родни Павлика и Феди, тем более бросалось в глаза, что выполнить это вопреки даже общеизвестным обстоятельствам трагедии было затруднительно, приходилось изощряться. Поэтому вначале нашей дискуссии пришлось уточнить главное: а дети-то вообще были убиты, или это тоже выдумка зловредной Советской власти? Нет, всё-таки были убиты. Значит, были и убийцы? И кто мог ими быть в то время в глухом лесном краю, где в маленькой деревне на 200 дворов все всё друг о друге знают? Ведь официальная версия следствия, которая впоследствии была политизирована и идеологизирована, не только не противоречила преобладающему мнению селян о том, кто именно убил, но и исходила из этого мнения. Противоречия между односельчанами были не в том, кто убил, а в том, что одни, безусловное большинство, осуждали зверское убийство детей, а другие, ярые враги нового, наступающего советского строя, оправдывали убийц, так, мол, и надо им, коммунякам, чтоб не повадно было.

Однако, сегодня для обоснования власти «демократических» собственников не годится ни одна из этих позиций. С одной стороны, советский образ Павлика позарез (!) надо развенчать. С другой, возносить детоубийц тоже как-то неловко. Но голь на выдумку хитра, и если она не отягощена условностями морали и не перегружена интеллектом, то всегда извернётся, чтобы выполнить заказ властей смутного времени. Спрашиваем, кто же мог убить, если не те, на кого все тогда думали и кого обвинили и осудили? Предположение было смелым, иным и не могло быть. Возможно, говорит сотрудница, была лесная банда беглых крестьян, скрывающихся от притеснений советской власти. Ну, это уже явно в духе нынешних телебоевиков-блокбастеров.

Опять же, если знать жизненный уклад и дух того времени, то ясно, что фантазия эта – нездоровая. О такой банде в окрестных лесах люди в деревне, живущие лесом, обязательно бы знали, и сразу указали бы на них, как на возможных убийц, а не на односельчан, родственников убитых детей. Однако, современные угодливые «исследователи», вероятно, первые, кто обнаружили некую лесную банду, да только поздновато сегодня делать такие открытия. Да и каков мог бы быть мотив убийства, проще говоря, какая корысть гипотетическим «лесным братьям» убивать двух крестьянских мальчиков, ведь даже клюкву просыпанную никто не собрал (см. «протокол подъёма трупов» от 6 сентября 1932 г.). А если всё же это была месть лесной банды, то за кого? За тех же обиженных Советской властью деревенских жителей, которые уже угрожали Павлику убийством (об угрозах см. протоколы крестьянских собраний в музее), значит, опять же с их подстрекательства, и при их соучастии?

Разве для того предполагаемые лесные беглецы скрывались в лесу, чтобы бессмысленным убийством детей навлечь на себя облаву? Но, как известно, никакой облавы тогда никто не устраивал, не на кого было. В убийстве с наущения деда Сергея сразу признался двоюродный брат Павлика и Феди, Данила, 18 лет. Сведений о пытках его в ЧК не сохранилось, видимо, выбивать признания не пришлось. Слишком тяжкий груз такого убийства для молодого организма, чтобы носить его в себе. Резонно предположить, что кроме признания убийцы и единодушного мнения селян были и достаточные вещественные доказательства вины осуждённых, главное из которых – это нож. Если Данила признался в убийстве, у него обязательно потребовали бы предъявить орудие убийства, это азбука любого следствия, хоть пролетарского, хоть «демократического». А где нож находился после убийства, за иконой, или в другом месте, могут достоверно рассказать лишь подлинные документы и свидетельства, если, конечно, не считать их заранее фальшивыми и сфабрикованными. Значит нам предстоит поискать, что возможно, в архивах. Это мои собственные размышления и предположения. Что-то не так?

Но, естественно, в музее сегодня нет этих улик, не показаны, к сожалению, и копии документов следствия и суда. И вот, музейные работники в какой-то момент посчитали это достаточным основанием, чтобы поставить под сомнение общеизвестную версию событий, которую собственно и представлял сам музей со времени своего создания. При этом не предлагается никаких других реальных версий, их нет, ищите, мол, сами. Неуклюжая попытка единственной бредовой версии, разобрана выше, и не выдерживает критики. Это, поистине, революционный подход к истории, подлинная свобода от логики и здравого смысла. Ситуация парадоксальная и забавная. Сам музей, его экспонаты прямо или косвенно подтверждают непредвзятому посетителю известную версию, что Павлика и Федю убили их родственники, брат Данила, дед Сергей и др. А работники музея тут же силятся опровергнуть эту версию, намекая, что документы – фальшивые, показания – выбиты, свидетели – запуганы и т. д. Полный музей фальшивок, не слишком ли? А сами музейщики, часом, не запуганы? Во всяком случае, я, стараясь разобраться объективно, не нашёл оснований для такого крутого поворота в образе мыслей хранителей истории, кроме конъюнктурного желания подыграть идеологическим фальсификаторам – апологетам компрадорского режима, не отстать от жизни и сохраниться самим. Интересно ещё, когда, в каком году к ним пришло это прозрение?

Мнения могут быть разные, но версии должны быть обоснованы. Интересен сам тип сотрудника музея. Впечатление такое, будто она своим вольным толкованием, игнорированием документов и фактов, пренебрежением, отрицанием ценности свидетельских показаний современников в меру сил и способностей выполняет обновлённую политическую установку. А для этого приходится творить, проявлять изощрённую изворотливость в толковании и измышлениях. Но для сотрудника музея художественное фантазирование сильно превышает служебные полномочия. А вот пренебрежение документами и свидетельствами – качество недопустимое. Но, так же, как при оголтелой коллективизации одержимые духом гражданской войны последыши Троцкого, Гайдара, Тухачевского во имя революционной необходимости обирали крестьянина до зёрнышка, до нитки, так и теперь во имя контрреволюционной необходимости чуткие исполнители разрушают светлые образы, отменяют идеалы, извращают историю. И не ведомо им, что необоснованные измышления, бросающие тень на погибших от рук злодеев детей, неуклюжие попытки выгородить несомненных по документам убийц – великий грех, равносильный повторному убийству ребёнка, теперь - моральному. Разве не удивительно, что те же события, те же факты при наличии тех же документов, воспоминаний современников вчера подавались в одном свете, а сегодня преподносятся противоположно. А называется это как и раньше: идеологический холуяж.

Я полагаю, что объяснение, толкование, поиск внутренних связей, смысла событий, определение роли характеров людей, их отношений не только возможно, но совершенно необходимо. Это нормальная, полезная работа историков, архивистов, работников музеев. При условии обязательного соблюдения простого правила: любой вывод, суждение, установка не должны противоречить имеющимся фактам, документам, свидетельствам. Предположения должны быть надёжно обоснованы знанием исторической и конкретной бытовой ситуации, подтверждаться хотя бы косвенными фактами, но при этом оставаться предположениями, не более. Независимо от погоды и господствующих политических пристрастий. Фантазии, мечтания, художественный вымысел даже, как в нашем случае, в сопровождении фраз: «мы очень хотим верить», «мы надеемся, что было так» - здесь неуместны.

Читатель может удивиться: как же так, ведь музейный-то работник должен был бы первым проникнуться, так сказать, духом той эпохи среди «живых» экспонатов и иметь взвешенное, обоснованное суждение. Но к экспонатам привыкают, а жить-то надо. И видимо, они слишком прониклись духом современной эпохи и не могут от неё оторваться. Поначалу я был внутренне озадачен позицией работницы музея. Внешне старался её не огорчать. Но постепенно этот парадокс для меня прояснился. Просто для сельской интеллигенции также не чужды её общие родовые черты: подверженность веяниям времени, услужливость, переходящая в продажность и свойство прогибаться. За что В. И. Ленин в критическое для страны время определил её коротким доходчивым русским словом.

Вспомним предводителей «перестройки» и нынешнего либерального курса: ген. сек. КПСС Горбачёв, отрёкшийся от коммунизма; главный идеолог коммунизма, его же разоблачитель, Яковлев; «борец» против льгот и привилегий, так и почивший в невиданных до него привилегиях и всяческих гарантиях, полупьяный символ нашего национального позора Ельцин; его преемник, подполковник КГБ, член КПСС, присягавший Советской власти, а ныне либерал-президент Путин, подписывающий губительные законы о продаже земли и ресурсов; «учёный» от научного коммунизма Бурбулис и прочие перевёртыши и предатели. Есть, на кого равняться и кого догонять ревностным служакам.

Существенным дефектом советской системы, погубившим её, было то, что из-за своей идеологической закостенелости она была уязвима для своих антиподов и просто врагов: моральных уродов, амбициозных недоумков, псевдонаучных деятелей, которые выбивались из массы советского народа и паразитировали на нём. А разрушение идеалов и моральных устоев было гибельным для советского государства и общества, так как в основе оно было сакральным, т. е. скреплённым верой, идеалами, морально-нравственными устоями. Это открываю не я, это результат изучения советского общества видными философами и социологами. К сожалению, раньше нас это знание освоили и использовали против нас наши враги. Те, кого сегодня наш обаятельный, в меру циничный, вполне дипломатичный президент называет то друзьями, то партнёрами. Скажи мне, кто твой друг…

Каюсь, возможно, я слишком сурово сужу простых работников музея, хотя и вызвано это болью за убитых тогда детей, поверженную сегодня великую страну, поруганного Павлика, извращение истории. Музейщикам тоже нелегко устоять под психологическим прессом властной политической установки. Последнее время в областных средствах периодически появлялось сообщение о преобразовании музея им. Павлика Морозова в Герасимовке в некий музей коллективизации. Цель очевидна: обезличить, выхолостить экспозицию от конкретного яркого эпизода истории и перевести музей на широкую и обобщённую подачу материала согласно насаждаемым ныне установкам, которым нынешний музей слишком противоречит. То есть сделать очередную манипуляцию с подменой. Надо сказать, что наши музейщики, которых я безжалостно разоблачал, твёрдо стоят за сохранение статуса музея им. П.Морозова и самоотверженно поддерживают его, пополняют экспозицию вещами от населения, ухаживают за реликвиями, проводят встречи и мероприятия несмотря на известную скудность своего содержания. Этого у них нельзя отнять, за это нужно им поклониться.

Однако не стоит питать иллюзий о сохранении названия музея. Сохранение вывески – это ещё не сохранение духа и содержания. Бывает, для некоторых старая вывеска – обкатанный брэнд. Вот и «Комсомольская правда» сохранила своё название. Но кто её, пожелтевшую, считает сейчас комсомольской?

О том, какому влиянию подвергается музей в Герасимовке, говорит и то, что в нём сейчас рядом с собственной тематической экспозицией помещён стенд, посвящённый убийству большевиками царской семьи в Екатеринбурге 16 июля 1918 года. Само по себе это значительное трагическое событие периода революции и гражданской войны достойно специального музея. (Для этого не было бы лучшего помещения, чем дом инж. Ипатьева в Екатеринбурге, если бы его не снесли под командой первого секретаря обкома КПСС Ельцина Б.Н. в 70-е годы.) Но при чём же тут трагедия в глухой Герасимовке в другую эпоху в 1932 г.? Ведь гибель царской семьи не имеет отношения ни к коллективизации, ни к Герасимовке, ни к Павлику Морозову. (Он родился в 1918 г., 14 ноября, после расстрела царя.) Если решили показать здесь же значительные трагические события русской революции, то надо было бы начать с расстрела царскими войсками мирной демонстрации рабочих на Дворцовой площади Петербурга 9 января 1905 г., когда её вёл под пули провокатор поп Гапон. Затем, о ленском расстреле рабочих. О «столыпинских галстуках» и «столыпинских» вагонах (выражения народные!) для крестьян. Кстати, правдивый рассказ об аграрной политике Столыпина был бы уместен, так как история образования Герасимовки связана с этой политикой. Ещё можно было показать материал о расстреле Колчаком на берегу Иртыша депутатов Учредительного Собрания, которое большевики просто распустили. Сейчас Колчаку (за это?) в Томске (?) поставили памятник. О сожженном в топке паровоза Сергее Лазо. О расстрелянных в 1918 г. белогвардейцами Колчака простых, несановных жителей с. Таватуй под Екатеринбургом за то, что те поддержали Советскую власть. Не думаю, чтобы эти события показали в музее Павлика Морозова. Но наивно было бы представить, что и стенд о гибели царской семьи возник здесь случайно. Цель очевидна: нейтрализовать в сознании посетителей впечатление о жертвенности советского символа Павлика Морозова и внедрить убогую установку о кровожадности единственно Советской власти. Грустно, но оказалось, что музейщики в меру сил содействуют подтасовщикам и фальсификаторам. Что ж, они просто люди, героев много не бывает.

Вернёмся на грешную землю, в далёкую маленькую частичку страны, Герасимовку. Вот, что мы узнали из коротких случайных бесед с селянами и увидели поверхностным взглядом. Молодая заведующая фермой сейчас надеется на лучшее, на ферме установили доильные аппараты, «после колхоза» работать стало легче, а хозяин ещё и зарплату платит, что-то вроде 3000 рублей. «А раньше, при колхозе, вообще не платили, работали просто так, не знаем, как и жили». Что же это за колхоз такой был? – удивились мы. Оказалось, что молодая женщина застала гибнущий колхоз 90-х, смутного времени разбойных «реформ». Поучительно, как формируется мнение молодых о колхозе. Жалко, правозащитнички, ковалевы да боннеры, не узнали тогда, что в Герасимовке зарплату не платят. Вот бы устроили протест, вышли на демонстрацию! Но им некогда было, боролись за свободу. А теперь некоторых свободных от «колхозного рабства» селян, которые работают у «эффективного собственника», другие селяне считают придурками. Так нам и сказали. Потому что он платит им 1000 рублей (в месяц). Говорят, только идиоты и опойки могут сейчас за это работать.

Ну, а что неидиоты? Кто-то успел обзавестись трактором, техникой. Работают на себя и, как нам кое-кто сказал, готовы насмерть биться за свою «священную» частную собственность. Но таких, конечно, немного. Как и в 20-е, 30-е годы. Сельское хозяйство без колхоза оказалось ещё менее прибыльным. Поэтому те, кто в состоянии, занимаются разработкой и продажей леса. Кто сам, кто нанимается. Благо, бывшие окрестные колхозные леса, которые раньше берегли, теперь отошли к новому, слабому хозяину, лесхозу, который сам на ладан дышит. Кому есть, куда ехать, уезжают в города, в Тавду, Тюмень и дальше, где можно заработать. Дома постепенно скупают под дачи богатые соседи – тюменцы-нефтяники. Сбывается экономический прогноз для «свободной», «демократической» России: жить и относительно процветать будут центры концентрации и распределения капитала и анклавы, обеспечивающие добычу и транспортировку экспортного сырья: леса, газа, нефти. «Великая энергетическая держава», проще, сырьевой придаток Запада. Население Герасимовки, как и России, постепенно редеет. Детей здесь стало уже заметно меньше, от садика избавились, во всей школе сейчас учатся примерно 30 ребят (как и в моей родовой деревне). Многие жители стараются подработать сезонно, на рыбе, на ягодах.

У одного мужика мы купили брусники и клюквы. Он работал в колхозе и в лучшие времена, до начала «приобщения к цивилизации». Тогда, говорит, мы жили. Машины покупали, а сейчас и думать нельзя, как бы выжить. У мужика-то четверо детей разного возраста. Пошёл было на «Газель» в магазин, ездить с раннего утра допоздна. Хозяин обещал прилично, 6000 рублей, но, как водится, обманул, платит то 3, то 4. Вот «свободный» мужик и ездит на велосипеде по ягоды, тут мы его и перехватили. А в советское время колхоз им. Павлика Морозова славился, был крепкий. Во многом его достижениям способствовало и имя Павлика. Советская власть следила, чтобы хозяйство было на высоте, чтобы имя, несущее идеологическую нагрузку, не было опорочено. Одна только крепкая дорога до Герасимовки сколько значила для колхоза. Да и руководящие кадры, видимо, решали много, если не всё. И сейчас люди добром вспоминают замечательного председателя колхоза Кузнецова Александра Михайловича. А в музее специальный стенд посвящён всем бывшим председателям. Разителен контраст между той жизнью, одним из светлых идеалов которой был Павлик Морозов, за которую погиб реальный Павлик, и нынешним провалом и разрухой, когда власть захватили частные собственники, идейные потомки его убийц.

В советское время образ Павлика было одним из многих духовных идеалов, которые незримо связывали людей в единый народ. Поэтому для разрушителей и предателей он был, как кость в горле. Идеологическая обслуга «демократов» была брошена на то, чтобы дискредитировать и опорочить образы «советских святых»: П. Морозова, В. Чапаева, З. Космодемьянской, А. Матросова, молодогвардейцев, панфиловцев и др. Продолжение этого процесса часто в изощрённом, закамуфлированном или наукообразном виде в исполнении бригады Швыдкого мы наблюдаем и сегодня по TV и в разных средствах. Нельзя было разрушить советскую систему без подрыва её духовной основы, на которой она стояла (Советское общество – не секулярное, оно - сакральное общество – Н.Бердяев). Эти образы символизировали самоотверженность, веру в людей, в победу добра, справедливости, правды. Образ, символ – это не одно и то же, что историческая личность, реальная судьба. Образы, и светлые и отрицательные, возникали и стихийно, по исторической памяти народа, и культивировались официальной советской пропагандой для утверждения высоких идеалов и упрочения легитимности власти. Без разрушения этой духовной основы нельзя было разрушить страну и рассыпать народ. В личном плане для предателей, перевёртышей и негодяев унижение высокого прикрывало их собственную низость. С больной головы на здоровую, или громче всех кричит «Держи вора!» - сам вор.

Однако оставим возмущение, эмоции и порассуждаем. Кто такой предатель? Тот, кто имел обязательства, исходящие из общепринятых норм, традиций или связанные с принятой клятвой, присягой, обещанием, которые нарушил и отказался исполнить то, что от него ждали, на что надеялись. Являются ли предателями упомянутые и прочие деятели псевдодемократического переворота? Несомненно. Они имели перед народом и государством вполне определённые обязательства, вытекающие из действовавших советских законов, обусловленные занимаемыми ими постами и должностями и закреплённые принятыми ими присягами и клятвами. Они отказались выполнить эти обязательства в самое критическое время, когда люди им доверяли и надеялись, и злоупотребили своим положением во вред народу и государству, разрушили страну и принесли страдания, бедствия, гибель массы людей. Что это, если не предательство?

Теперь вспомним то, что достоверно известно о реальном Павлике Морозове, отложив его идеальный образ, вознесённый советской пропагандой и поруганный «реформаторами». Кем в жизни был крестьянский мальчик из д. Герасимовка, населённой переселенцами-белорусами? Был ли он предателем по отношению к отцу, в чём его обвинила идеологическая обслуга «демократов»? Как сын, он имел определённые традиционные обязательства верности и послушания родителям. Известно, об этом упоминалось вскользь в музейной экскурсии, что Павлик почитал мать, заботился о ней, начинал учить её грамоте. Тогда это было одно из больших движений молодой пионерии: учиться самим и учить читать и писать своих родителей. Почин был воистину великий, польза от него многократная, и детям, и взрослым, и всей стране. Неоценим его вклад в закладке будущей великой державы, её Человека. Не «энергетической», а советской державы: космической, атомной, социальной. Павлик был лишь малой частицей в этом движении. Это ещё раз к каверзному вопросу, а был ли он вообще пионером?

А мог ли Павлик в это же время почитать отца? Сохраняются ли его обязательства перед отцом, если тот жестоко бьёт жену, мать 4-х детей, бесчинствует, пьянствует – это известно по достоверным свидетельствам. Если отец бросает семью с малыми детьми и уходит к молодухе? Кто он в глазах сына, отец, опора семьи, или истязатель матери, бросивший их на произвол судьбы? Очевидно, если отец отказывается от своих исконных обязательств перед семьёй, то и дети свободны от обязательств перед ним, как отцом. Он теряет право рассчитывать на их верность. В народе этот логический вывод воспринимается естественно. Конечно, когда острые события происходят в деревне в сложной среде близких и родственных связей и взаимных зависимостей неизбежны противоречия во мнениях и кому-то будет резонно представить сыновний долг незыблемым, несмотря на бесчинства и неверность отца. Но это уже издержки извечной обывательской изворотливости и мелкой политики. Были у Павлика тайные ненавистники и после злодейского убийства. Об этом говорят хотя бы случаи осквернения могилы братьев на деревенском кладбище, после чего её и перенесли в центр села.

События происходили в реальной жизни той трудной поры повальной коллективизации, когда вспыхивали ожесточённые рецидивы гражданской войны. Политика Советской власти проводилась теми кадрами, которые вышли из гражданской войны и часто теми же военными методами. Других кадров для строительства новой жизни просто не было. Отсюда беспощадность и жестокость в достижении цели – всеобщей коллективизации по единому образцу. За образец первоначально была взята модель по типу израильского кибутца с максимальным обобществлением всех средств производства, скота, имущества. Для условий России с её суровым климатом и низкой продуктивностью угодий эта система, лишавшая крестьянина минимально необходимых средств выживания, неприемлема, что и проявилось в последующие голодные годы начала 30-х.

Характерно, что в большинстве своём верховодили в жёсткой коллективизации чужаки по культуре и, соответственно, национальности или маргиналы-отщепенцы местного происхождения. Тем и другим было не жаль этих людей, этого уклада жизни, этой культуры, которые предстояло ломать. Нельзя не отметить специально, что в национальном составе революционеров, ретивых коллективизаторов, исполнителей и вдохновителей репрессий резко преобладала доля евреев. Это факт, который нынешняя идеологическая обслуга власти предпочитает затемнить, так как и сегодня в её составе и в составе манипуляторов «реформ», виновных в разрушении страны и присвоивших ценности, созданные трудом и лишениями нескольких поколений, непропорционально много евреев. Такие вот скромные и стеснительные правозащитнички. Как происходил стихийный процесс отбора этих кадров разрушителей, достаточно уже показано в работах исследователей, например, В.В. Кожинова, С.Г.Кара-Мурзы, И.Фроянова и др. Читай – не ленись!

Значит ли трудный опыт коллективизации, что она противопоказана России, как утверждают кабинетные черниченки? Во-первых, ещё до коллективизации, как официальной советской государственной кампании, происходила коллективизация стихийная, местная, разрозненная, в различных формах: коммуны, в том числе толстовские, артели, кооперации разных видов. Это было сподручнее и выгодней экономически для нашего общинного по духу крестьянства, и это имело место, несмотря на естественное, «дикое» стремление частного хозяина к частному успеху. Мне довелось беседовать с живым свидетелем таких явлений той далёкой поры 20-х годов, мудрым, добрым товарищем, героем войны Шмаковым Яковом Поликарповичем, в д. Сербишино, под Невьянском. Во-вторых, эффективность коллективной формы хозяйствования доказана уже хотя бы сегодняшними итогами разрушения колхозно-совхозной системы, которая была отработана, вымучена опытами и потерями, пробами и ошибками. Фермеры в России, как замена колхозов, в массе не состоялись, им самим себя бы прокормить. Мне довелось беседовать и с невьянским фермером, умницей-работягой Юрием Аником, которому во времена иллюзий 90-х были даны все карты в руки, вплоть до стажировки в Германии. Сейчас – у разбитого корыта. Причины комплексные, истекающие от бредовой либеральной идеи. Многовато она породила дармоедов-чиновников, краснобаев-политиков, служебно-юридической шушеры, холуев, охраны и обслуги, террористов и бойцов с терроризмом и прочего неработящего, но прожорливого люда. А рабочий люд истребляется и переводится в разряд бомжей. Такова картина сегодня. 

А во время Павлика Морозова вопрос соотношения общественных и личных интересов был острейшим, и решался Советской властью однозначно в пользу первых. Этого требовало суровое время, это было условием выживания, укрепления страны для защиты от внешних врагов. Поощрялось, считалось достойным жертвовать своими кровными и шкурными интересами во имя общества, страны, народа. Это соответствовало и народной, и православной традиции, хотя церковь и была отстранена от активной жизни. Авторитет церкви в значительной части населения был подорван неразрывной связью с прежней постылой царско-помещичьей властью и её же пороками. Но русский народ в массе был общинным и оставался глубоко религиозным. Православные атрибуты веры были заменены коммунистическими. Но раскол в сознании людей был велик, слишком крутой была неизбежная революционная ломка. И трагические жизненные ситуации, когда брат – против брата, сын – против отца, были не редки в период гражданской войны и становления нового строя. Вспомним «Тихий Дон» М.Шолохова, «Хождение по мукам» А.Толстого. Поэтому личные трагедии того времени – следствие эпохальных потрясений, а не особого злодейства большевиков и Советской власти, как это всячески вбивает в голову обывателя идеологическая обслуга либералов и Запада. 

В истории с Павликом Морозовым зло явно и очевидно для нормальных людей и неизвращённого сознания: это убийцы детей, детей с чистой душой. В попытке очернить и опорочить ненавистные советские идеалы и святыни писаки-фальсификаторы пошли на подлог, обвиняя Павлика в том, чего он не совершал. Не было доносов Павлика на отца, это подлая ложь и клевета на убитого ребёнка. А было то, что он не стал скрывать махинации отца, когда его допрашивали на суде, и честно подтвердил то, что он сам знал и видел. Ясно, что для мальчика это был тяжелейший выбор, наверное, на грани душевного надлома: отмолчаться, смириться со злом и сохранить себя от угроз, или признать публично собственного отца преступником и стать выше страха и выше шкурных расчётов. Он выбрал сторону борьбы за лучшую жизнь и за светлое будущее. В то время это были ещё не фразы, было за что бороться. Надо полагать, что нелегко ему было сделать выбор, хотя как мы знаем, у Павлика были все основания не стоять за отца, правда была на его стороне. А разоблачили его отца Трофима, когда задержали на вокзале в Тавде людей с поддельными справками. Павлик был тут ни при чём. Об этом нам всё же поведали в музее, за правду мы благодарны. 

Как же после этого выглядят наши доморощенные интеллигенты-«демократы», которые разрушили в сознании многих людей ненавистный им советский образ мальчика-мученика, походя треплют его имя, подло оболгали историю реального Павлика Морозова, убрали его памятник из парка его же имени в Свердловске? Думаю, они не слишком переживают, у этой чужеродной породы либеральных, «отвязных» интеллигентов атрофированы стыд и совесть. Другие результаты их дел и их политики наглядны вокруг нас, «в стране и в мире». Чечня, Грузия, Украина, Ирак, Югославия… Да та же, сегодняшняя Герасимовка, а сколько их, таких деревень, по всей великой, хотя уже урезанной, стране? А многие уже канули в небытие. Сказал же Ф.М.Достоевский: «Россию погубят не коммунисты, а проклятые либералы».

Сознание людей покороблено, но насколько? Когда мы были в лесу на месте убийства детей, нас ждало небольшое открытие. Случайно я обнаружил, что чугунные столбики ограды памятного места гибели Павлика закрыты массивными чугунными крышками с 5-ти конечными звёздами, и они просто снимаются. А внутри столбиков мы увидели много записок, написанных на обрывках и листочках. Записки были разной давности, и совсем «свежие», и старые, истлевшие. Авторы, чаще, по почерку, дети, но иногда, видимо, и взрослые, обращаются к Павлику и просят его, чтобы сбылись их сокровенные желания. Так и обращаются: «Павлик, пожалуйста…» Желания обычные, человеческие, но и они несут печать разного времени: счастья себе и близким, любви, хорошо закончить школу, а есть уже и нынешние, характерные: справить документы, уехать за границу. Что это? Просто игра? Может и игра, но Павлик в этой игре добрый, сильный и в него верят, хотят верить в такого Павлика. И игру эту не навязывала Советская власть. Но за этой игрой, за этой стихийной местной традицией можно, думается, увидеть то, что сохранилось ещё в душах людей: веру в светлые силы добра, которые олицетворяет образ мальчика, убитого злодеями. Как видим, светлый образ Павлика Морозова и сегодня живёт в душах людей. Это с ним здоровались девчонки в деревне, это в него верят.

А нам он сегодня помогает разобраться, кто есть кто (по-английски оставим для мистера Путина, любителя жаргона). Ну, разве он не пионер-герой? Спасибо тебе, Павлик!

Чусовитин Олег Аркадьевич, г. Невьянск , Свердловская область.