О продовольственном кризисе, разразившемся в годы Первой мировой войны в России, нам известно по преимуществу как о перебоях с поставками хлеба в крупных городах, в основном в столице, в феврале 1917 года. Существовали ли подобные проблемы ранее и сохранились ли они позже? Если дальнейшим усилиям Временного правительства по снабжению городов продуктами первой необходимости просто уделяется мало внимания, то работы, посвященные возникновению и развитию продовольственного кризиса в царской России можно пересчитать по пальцам.
Закономерным результатом такого бессистемного подхода является представление о внезапно возникших перебоях в феврале 1917 и полном крахе снабжения и разрухе после Октябрьской революции как о разных, не связанных между собой явлениях. Что, конечно, оставляет широкое пространство для самых крайних, подчас совершенно конспирологических трактовок. Автору доводилось читать ряд работ, где доказывалось, что "хлебный бунт" в Петрограде зимой 1917 года явился результатом заговора, умышленного создания дефицита с целью вызвать народные волнения.
В действительности продовольственный кризис, вызванный рядом как объективных, так и субъективных причин, проявился в Российской империи уже в первый год войны. Фундаментальное исследование рынка продовольствия этого периода оставил нам член партии эсеров Н.Д.Кондратьев, занимавшийся вопросами продовольственного снабжения во Временном правительстве. Его работа «Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции» была издана в 1922 году тиражом в 2 тыс. экземпляров и быстро стала библиографической редкостью. Переиздана она была лишь в 1991 году, и сегодня, благодаря массиву приведенных Кондратьевым данных, мы можем составить впечатление о процессах, происходивших в империи в период с 1914 по 1917 гг.
Материалы анкетирования, которое проводило "Особое совещание" по продовольствию, дают картину зарождения и развития кризиса снабжения. Так, по результатам опроса местных властей 659 городов империи, проведенного 1 октября 1915 года, о недостатке продовольственных продуктов вообще заявили 500 городов (75,8%), о недостатке ржи и ржаной муки - 348 (52,8%), о недостатке пшеницы и пшеничной муки - 334 (50,7%), о недостатке круп - 322 (48,8%). [1]
Материалы анкетирования указывают общее число городов в стране - 784. Таким образом, данные "Особого совещания" можно считать наиболее полным срезом проблемы по Российской империи 1915 года. Они свидетельствуют, что как минимум три четверти городов испытывают нужду в продовольственных товарах на второй год войны.
Более обширное исследование, также относящееся к октябрю 1915 года, дает нам данные по 435 уездам страны. Из них о недостатке пшеницы и пшеничной муки заявляют 361, или 82%, о недостатке ржи или ржаной муки - 209, или 48% уездов. [2]
Таким образом перед нами черты надвигающегося продовольственного кризиса 1915-1916 гг., который тем опаснее, что данные обследования приходятся на осень - октябрь месяц. Из самых простых соображений понятно, что максимальное количество зерна приходится на время сразу после сбора урожая - август-сентябрь, а минимальное - на весну и лето следующего года.
Рассмотрим процесс возникновения кризиса в динамике - определим момент его возникновения и этапы развития. Другое анкетирование дает нам результаты опроса городов по времени возникновения продовольственной нужды.
По ржаной муке - базовому продукту питания в Российской империи - из 200 прошедших анкетирование городов 45, или 22,5% заявляют, что возникновение недостатка пришлось на начало войны.
14 городов, или 7%, относят этот момент на конец 1914 года.
Начало 1915 года указали 20 городов, или 10% от общего числа. Дальше наблюдаем стабильно высокие показатели - весной 1915 года проблемы возникли в 41 городе (20,2%), летом в 34 (17%), осенью 1915-го - в 46, или 23% городов.
Аналогичную динамику дают нам опросы по недостатку пшеничной муки - 19,8% в начале войны, 8,3% в конце 1914-го, 7,9% в начале 1915 года, 15,8% весной, 27,7% летом, 22,5% осенью 1915 года. [3]
Опросы по крупам, овсу и ячменю показывают аналогичные пропорции - начало войны приводит к недостатку продуктов примерно в 20 процентах опрошенных городов, по мере того, как первые истерические реакции на начало войны стихают, к зиме замирает и развитие продовольственного кризиса, но уже к весне 1915 года происходит резкий всплеск, стабильно нарастающий далее. Характерно, что мы не видим снижения динамики (или видим крайне незначительное снижение) к осени 1915 года - времени сбора урожая и максимального количества зерна в стране.
Что означают эти цифры? В первую очередь они свидетельствуют, что продовольственный кризис зародился в России с началом Первой мировой войны в 1914 году и получил свое развитие в дальнейшие годы. Данные опросов городов и уездов в октябре 1915 свидетельствуют о перетекании кризиса в 1916 год, и далее. Нет никаких оснований предполагать, что февральский кризис с хлебом в Петрограде явился обособленным явлением, а не следствием все развивающегося процесса.
Интересна нечеткая корреляция возникновения нужды в городах с урожаями, или отсутствие таковой. Это может свидетельствовать не о недостатке зерна, а о расстройстве системы распределения продуктов - в данном случае, хлебного рынка.
Действительно, Н.Д. Кондратьев отмечает, что зерна в период 1914-1915 гг. в стране было много. Запасы хлебов, исходя из баланса производства и потребления (без учета экспорта, который практически прекратился с началом войны), он оценивает [4] следующим образом (в тыс. пуд.):
Хлеб в России, таким образом, был, его было даже больше, чем требовалось, исходя из обычных для страны норм потребления. 1915 год и вовсе оказался весьма урожайным. Дефицит возникает лишь с 1916 года и развивается в 17 и 18-м. Конечно, значительную часть хлеба потребляла отмобилизованная армия, но явно не весь.
Чтобы получить дополнительную информацию о динамике продовольственного кризиса, взглянем на рост цен на хлеб за этот период. Если средние осенние цены на зерно Европейской России за 1909-1913 годы принять за 100 процентов, в 1914 году получаем рост в 113% для ржи и 114% для пшеницы (данные для Нечерноземья). В 1915 году рост составил уже 182% для ржи и 180% для пшеницы, в 1916 – 282 и 240 процентов соответственно. В 1917 году – 1661% и 1826% от цен 1909-1913 годов. [5]
Цены росли по экспоненте, несмотря на избыточность 1914 и 1915 годов. Перед нами яркое свидетельство либо спекулятивного роста цен при избыточности продукта, либо роста цен в условиях давления спроса при низком предложении. Это вновь может свидетельствовать о крахе обычных методов распределения товаров на рынке – в силу тех или иных причин. Которые мы и рассмотрим подробнее в следующей главе.
Примечания:
[1] Н.Д. Кондратьев, «Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции». М.: «Наука», 1991. Стр. 161.
[2] там же, стр. 162.
[3] там же, стр. 161.
[4] там же, стр. 141
[5] там же, стр. 147
http://users.livejournal.com/_lord_/1420910.html
Глава 10. Причины возникновения продовольственного кризиса
Продовольственный кризис складывался из ряда факторов, влияющих на экономику страны как каждый по отдельности, так и совместно.
Прежде всего, с началом Первой мировой войны в России прошел ряд мобилизаций, изъявших из экономики многие миллионы рабочих рук. Особенно болезненно это отразилось на деревне - у крестьян, в отличие от фабричных и заводских рабочих, не было "брони" от отправки на фронт.
Масштабы этого процесса можно оценить, исходя из роста численности российской армии. Если армия мирного времени состояла из 1 370 000 чел., то в 1914 году ее численность возросла до 6 485 000 чел., в 1915 году – до 11 695 000 чел., в 1916 году – 14 440 000 чел., в 1917 – 15 070 000 чел. [1]
Для снабжения столь большой армии требовались огромные ресурсы. Но одновременно и естественно, изъятие столь большого числа рабочих рук из хозяйства не могло не сказаться на его продуктивности.
Во-вторых, в России началось сокращение посевных площадей. Как минимум на первом этапе оно не было напрямую связано с мобилизацией мужского населения в армию, в чем мы убедимся ниже, и должно рассматриваться как отдельный фактор.
Сокращение посевных площадей происходило как по причине оккупации ряда территорий, так и под влиянием внутренних факторов. Их необходимо разделить. Так, Н.Д. Кондратьев отмечает, что "оккупация определилась в более или менее полной форме к 1916 г.", что позволяет произвести оценку выбывших из оборота земель. Цифры таковы: общая посевная площадь в среднем за 1909-1913 гг. – 98 454 049,7 дес. Общая посевная площадь губерний, оккупированных к 1916 году – 8 588 467,2 дес. Таким образом под оккупацию попали 8,7% от общих посевных площадей империи. Цифра большая, но не смертельная. [2]
Другой процесс происходил под влиянием внутренних политических и экономических факторов. Если взять общую посевную площадь (за вычетом оккупированных территорий) в 1909-1913 за 100%, динамика посевных площадей последующих лет предстанет перед нами в следующем виде:
"Общее сокращение посевной площади под влиянием политико-экономических факторов незначительно и дает к 1917 году всего 6,7%", - констатирует автор исследования. [3]
Таким образом, сокращение посевных площадей само по себе еще не могло стать причиной продовольственного кризиса. Из чего же складывалась недостача продуктов питания, возникшая с 1914 года и стремительно развивающаяся впоследствии?
Немного проясняет вопрос взгляд на сокращение посевных площадей в зависимости от типа хозяйств - крестьянских и частновладельческих. Разница между ними в том, что первые были нацелены преимущественно на прокорм самих себя (в рамках хозяйства и общины), отправляя на рынок лишь невостребованные излишки. Их ближайший аналог - простая семья, ведущая собственное хозяйство. Вторые же были построены на принципах капиталистического предприятия, которое, используя наемную рабочую силу, нацелено на получение прибыли с продажи урожая. Оно не обязательно должно выглядеть как современная американская ферма - это может быть и помещичья латифундия, использующая крестьянские отработки, и зажиточный крестьянский двор, прикупивший дополнительно земли и обрабатывающий их с помощью наемных работников. В любом случае урожай с этой "излишней" земли предназначен исключительно на продажу - для хозяйства он просто избыточен, а сами эти земли обработать силами только хозяйства невозможно.
В целом по России без учета оккупированных территорий и Туркестана динамика посевных площадей по типу хозяйств будет выглядеть следующим образом: крестьянские хозяйства дают для 1914 года 107,1% к среднему показателю за 1909-13 гг, а частновладельческие - 103,3%. К 1915 году крестьянские хозяйства показывают рост посевных площадей - 121,2 процента, а частновладельческие - сокращение до 50,3%.
Аналогичная картина сохраняется почти для каждой части страны, взятой отдельно - для черноземной полосы, для Нечерноземья, для Кавказа. И лишь в Сибири частновладельческие хозяйства не сокращают посевных площадей.
«В высшей степени важно далее подчеркнуть, - пишет Кондратьев, - что сокращение посевной площади идет особенно стремительно в частновладельческих хозяйствах. И отмеченная выше относительная устойчивость посевной площади за первые два года войны относится исключительно за счет крестьянских хозяйств». [4]
То есть крестьяне, лишившись рабочих рук, но хорошо представляя себе, что такое война, затягивают пояса и расширяют посевы - усилиями всей семьи, женщин, детей и стариков. А капиталистические хозяйства, также лишившись рабочих рук (мобилизация сказалась и на рынке рабочей силы), сокращают их. В этих хозяйствах некому затягивать пояса, они просто не приспособлены к работе в таких условиях.
Но главная проблема заключалась в том (и поэтому Кондратьев особенно обращает внимание на возникшее положение), что товарность зерна именно частновладельческих хозяйств была несоизмеримо выше крестьянской. К 1913 году помещичьи и зажиточные хозяйства давали до 75% всего товарного (идущего на рынок) хлеба в стране. [5]
Сокращение именно этими хозяйствами посевных площадей давало существенное сокращение поступления хлеба на рынок. Крестьянские же хозяйства в очень большой степени кормили только сами себя.
Кстати, интересной темой для размышлений мог бы стать вопрос о том, что стало бы с Россией, удайся столыпинская аграрная реформа перед войной.
Наконец, третьим фактором, оказавшим серьезное влияние на формирование продовольственного кризиса, стала транспортная проблема.
В России исторически сложилось разделение регионов на производящие и потребляющие, или, в другой терминологии, на районы избытков и районы недостатков. Так, избыточны по хлебам были Таврическая губерния, Кубанская область, Херсонская губерния, Донская область, Самарская, Екатеринославская губернии, Терская область, Ставропольская губерния и другие.
Недостаточными являлись Петроградская, Московская, Архангельская, Владимирская, Тверская губернии, Восточная Сибирь, Костромская, Астраханская, Калужская, Новгородская Нижегородская, Ярославская губернии и другие. [6]
Таким образом, огрубляя, важнейшие районы избытков лежали на юго-востоке Европейской России, районы недостатков - на северо-западе. Соответственно этой географии складывались в стране и рынки - производительные и потребительские, а также выстраивались торговые пути, распределяющие потоки хлебных грузов.
Основным средством транспорта, обслуживающим продовольственный рынок в России, являлся железнодорожный. Водный транспорт, исполняя лишь вспомогательную роль, не мог соперничать с железнодорожным ни в силу развития, ни в силу географической локализации.
С началом Первой мировой войны именно на долю железнодорожного транспорта пришлось подавляющее большинство перевозок - как огромных масс людей по мобилизации, так и титанических объемов продуктов, амуниции, обмундирования для их снабжения. Водный транспорт ничем не мог помочь на западном направлении в силу естественных географических причин - водных артерий, связывающих восток и запад России, просто не существуют.
С началом мобилизации железные дороги западного района - почти 33% всей железнодорожной сети [7] - были выделены в ведение Военно-полевого управления практически исключительно для военных нужд. Для этих же нужд в западный район была передана значительная часть подвижного состава. Управление железными дорогами было, таким образом, разделено между военными и гражданскими властями.
Никогда и нигде многовластие не доводило до добра. Мало того, что на восточный район легла вся тяжесть снабжения западного мобилизованного района. Из западного района перестал возвращаться обратно подвижной состав. Возможно, он был куда более необходим в прифронтовой полосе - даже наверняка. Но такого рода вопросы требовали единого центра принятия решений, с трезвой оценкой всех плюсов и минусов. В нашем же случае к лету 1915 года задолжность западного района перед восточным достигла 34 900 вагонов [8].
Перед нами открывается одна из важнейших причин продовольственного кризиса - железнодорожные магистрали, обеспечивая огромные по масштабам военные поставки и испытывая острую нехватку подвижного состава, не могли справиться с нуждами гражданского сообщения.
В реальности из-за неразберихи, отсутствия единого руководства, изменения всего графика движения и мобилизации части подвижного состава перевозки в стране падали в целом. Если принять за 100 процентов среднее количество перевозок за 1911-1913 гг., то уже во втором полугодии 1914 их объем составил 88,5% от довоенного уровня, а специальных хлебных перевозок - лишь 60,5% [9]
"Столь значительные требования войны к железным дорогам, - констатирует Кондратьев, - привели к тому, что основные железнодорожные артерии страны, связывающие главнейшие районы избытков продовольственных продуктов с потребляющими центрами внутри страны, оказались уже к концу первого года войны или совершенно недоступными для частных коммерческих грузов.., или доступ этот был крайне затруднен" [10].
Рынок продовольствия в России рухнул. Вот где причина возникновения недостатка продуктов питания с первого года войны при излишках хлеба, вот причина лавинообразного роста цен. Здесь же кроется одна из причин сокращения посевных площадей - если нет рынка, нет смысла и выращивать.
Аналогичные проблемы возникли и у промышленности - развалилось частное, а по большому счету и общее снабжение сырьем и топливом. Если у оборонных заводов в этой ситуации оставался шанс остаться на плаву (он исчез в 1916 г., о чем ниже), то для остальных предприятий без общей милитаризации экономики перспективы выглядели крайне безрадостно.
При этом за одной большой проблемой скрывалась не меньшая, если не большая по величине. Стараясь хоть как-то компенсировать недостачу вагонов и локомотивов, а также все падающие грузоперевозки, железнодорожники значительно, сверх нормативов увеличивали использование наличного подвижного состава.
Как это часто бывает при эксплуатации сложных систем, в критических обстоятельствах велик соблазн вывести их на сверхнормативные режимы работы, выжать по максимуму, разогнать до предела, добившись временной компенсации возникших потерь. Вот только система, достигнув определенного порога возможностей, неизбежно и безвозвратно идет вразнос.
Что-то подобное произошло с железнодорожным транспортном в Российской империи. "Возрастает средний суточный пробег наличного товарного вагона и паровоза... Возрастает количество погруженных и принятых вагонов и общий пробег их.., - пишет Кондратьев. - Повышение работы идет вплоть до пятого полугодия войны, до июня-декабря 1916 г., когда наступает перелом к ухудшению". [11]
Дальше - лавинообразный выход из строя подвижного состава, хаос и разруха, которые касаются уже не только хлебных рынков, но и экономики вообще.
Примечания:
[1] Н.Д. Кондратьев, «Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции». М.: «Наука», 1991. Стр. 158
[2] там же, стр. 121
[3] там же, стр. 121
[4] там же, стр. 122
[5] БСЭ, статья "Сельское хозяйство"
[6] Н.Д. Кондратьев, «Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции». М.: «Наука», 1991. Стр. 96
[7] там же, стр. 136
[8] там же, стр. 137
[9] там же, стр. 136
[10] там же, стр. 137
[11] там же, стр. 138
